Катя Емельянова: «Главное - найти свою ткань»

У московской художницы Кати Емельяновой уже достаточно долгий путь в искусстве: разнообразие техник и жанров, совмещение фотографии, живописи и графики, работа с различными медиа и даже опыт создания стрит-арта. А сегодня едва ли не главный фокус ее интереса и художественной практики – керамика. За плечами – работа в Париже в мастерской Юрия Купера, учеба в Барселоне и Лондоне, персональные выставки в российских музеях и групповые за ее пределами. В последние два года она успешно участвовала в российских арт-ярмарках (Cosmoscow, Арт Москва, 1703 Contemporary Art fair), а в будущем году ее керамические скульптуры из серии Oliver People отправятся сначала в Швейцарию на Volta Fair, затем в Дубай на выставку «Метаморфозы»,  а осенью в Лондон на Saatchi Start Fair. Елена Рубинова побеседовала с художницей о том, как случилось, что создание керамических объектов стало новым этапом в ее художественной карьере, где проходит граница между искусством и дизайном, как появилась серия  Oliver People  и почему у этих скульптур-тотемов такие говорящие названия.

Насколько я знаю, несколько лет назад у вас был период обучения в Лондоне – в колледже Saint Martins (University of London). Плюсы британского арт-образования хорошо известны, а что это дало вам? Что важно было сохранить в своей художественной практике?

В каком-то смысле, мне было проще учиться в Англии, поскольку я не получала академического художественного образования в России, а оно у нас действительно фундаментальное. Там в обучении совершенно другой акцент, направленный на поиск оригинальной идеи и образа. Тем, у кого сильная академическая школа, зачастую приходилось проходить через такой важный опыт, как «разидентификация». Если у тебя определенный навык, полученный за годы образования, и он доминирует, становясь частью художественного почерка, то заставить себя изменить взгляд, характер движения руки, как правило, невероятно трудно. Будь у меня академическая школа, не знаю, как бы я справилась, но в итоге ее отсутствие избавило меня от творческих зажимов. Британская школа современного искусства предполагает гораздо больше свободы, на мой взгляд, это ее главная отличительная черта. И здесь главное – сориентироваться и найти свою ткань.

Время в колледже Saint Martins было еще важным для понимания, как устроена мультикультурная среда, и ты видишь, что тебе там тоже найдется место. Пожалуй, самыми интересными в смысле креатива были студенты из Азии – Японии, Китая, Кореи. Я все время поражалась их какому-то математическому концептуализму во всем, и как они методично могли это исполнять.

• 

• 

Почему создание именно керамических объектов стало для вас тем пластическим языком, посредством которого возможно полноценное художественное высказывание?

Керамикой я занимаюсь относительно недавно – года четыре. Стажировка в Лондоне была очень глубоко интегрирована в современный художественный процесс и именно оттуда для меня стала «прорастать» керамика. В керамике меня привлекла возможность сочетать вещи, на первый взгляд, совершенно несовместимые. Нам часто давали необычные задания. Например, из того, что есть вокруг вас, сделайте то, что вас удивит. Или сделайте легкий предмет из очень тяжелых материалов, и наоборот. Такой подход сначала вызывает недоумение, а затем заставляет тебя иначе мыслить, выстраивая новые нейронные связи. В таком контексте проходило все образование – иносказательность, фантазийность, идея.

Помню, надо было придумать финальную курсовую работу – и я придумала композицию под названием «Джазовая семья», сделанную из разных подручных материалов – пенопласта, спрессованной бумаги, которые я завуалировала в скульптурные предметы. Вблизи было понятно, что это не камень, не пластик, а легчайшие объекты, которые можно смять рукой, а издалека этого было не видно. Для себя я решила, что обязательно сделаю потом эту работу в керамике.

• 

• 

Часто керамика вызывает ассоциации как разновидность искусства, традиционно относимого скорее к ремеслу – craft, нежели к изящным искусствам. И в последние годы мы видим, как это стремительно поменялось… Учитывали ли вы подобный контекст или это не имело такого значения?

Вообще, получилось так, что на протяжении последних десяти лет я достаточно радикально меняла техники и приемы от серии к серии, и мне казалось это каким-то изъяном. А потом пришло уверенное ощущение, что это лейтмотив моей работы, моя особенность, мой путь. И вот, на очередном таком развороте, я увидела актуальность керамики в новом прочтении. И тогда я подумала, что в керамике можно все, разве что кроме … многотонного размаха.

Ну, почему кроме… В советское время в общественных пространствах были очень популярны монументальные керамические панно … Они точно были многотонными.

Согласна, были великолепные мозаичные панно, но там скорее очевидна ассоциация с картиной, а не с 3D-формой. А все скульптурные проекты – это камень, бронза, но никак не керамика. У многих, в том числе и у меня, было привычное восприятие керамики как искусства малых форм – безусловно декоративного, часто вдохновенного, но при этом почти всегда утилитарного. Меня охватило стойкое желание придать этим объектам самостоятельную форму, наделить их собственным высказыванием.

Керамика довольно трудоемка и технологически сложна… Пришлось добирать в процессе?

Пришлось, безусловно. Для больших керамистов – это дело всей жизни. Для того, чтобы научиться выводить форму на высоком уровне, нужно восемь – десять лет, и заниматься этим каждый день. В этом проекте у меня сложилась команда. Замысел, разработка формы, концептуальные решения делаю я сама, в производстве форм мне помогают ассистенты. Это тоже определенный творческий этап. Найти таких профессионалов – очень сложная задача, потому что мы должны понимать и слышать друг друга абсолютно, стать одним целым, и тогда проект может развиваться. Как и в других областях, настоящих мастеров-керамистов немного, и они особенные люди – хранители основ.

Важна ли для вас история, нарратив, который стоит за той или иной работой? Особенно учитывая, что вы не только художник, но и искусствовед по образованию.

Это очень увлекательный момент. Люди, которые создают глазури, не называют цвет просто оранжевым, а могут назвать его «психоделический апельсин», вкладывая семиотику в каждое наименование. Нет ни одной, названной просто по цвету. Палитра оранжевых глазурей огромна – их, наверное, десять, причем визуализация присутствует в каждом оттенке. Так что нарратив стоит не только за каждой работой, но даже за каждым цветом. И когда ты собираешь образ, ты наделяешь его не только характером, ситуацией, но и цветом – почему здесь «черный кардинал» или «дикая мальва». Среди скульптур в серии Oliver People есть субтильная барышня «Мессалина», которая вся открашена агрессивными глазурями – они так и искрятся хищностью. Или вот работа Rothko in pink glasses («Ротко в розовых очках»). Бывает ты сначала придумываешь образ, а потом его подстраиваешь, а случается, идешь от обратного. Ну а зритель волен домыслить любой образ самостоятельно.

Для меня как для художника очень важно – и я делаю это последние десять лет в разных проектах и разных медиа – апеллировать к таким чувствам зрителя, как радость и свобода самовыражения.

Где для вас проходит граница пересечения искусства и дизайна? Я знаю, что вы давно сотрудничаете с 3LStore в Москве и Лондоне.

Я всегда была убеждена, что дизайн привязан к какой-то практической задаче, служит человеку и не выходит в самостоятельную объектность. Тогда как искусство работает с идеей, часто входя в область эмоционального интеллекта. Сейчас этот водораздел размыт, и обе эти области не только пересекаются, но и накладываются друг на друга. В какой-то момент 3LStore как галерея мне очень помогла, когда я только начала заниматься скульптурой. У галереи очень интересный контекст, звенящий выверенный стиль и состав художников. Я бы сказала, что они вырастили «сад искусства». Для меня это очень важное партнерство.

История коллабораций художников с дизайнерами и брендами насчитывает уже десятилетия, а отношение к этому у всех разное… Какой потенциал вы в этом видите для себя?

Возможность интегрировать искусство в такие сферы, как fashion, дизайн, даже в инженерные решения – это большая удача и шаг на пути к восприятию высокого концептуального искусства. Хороший пример – современные японские художники и их коллаборации с брендами и работы в области дизайна – и Мураками, и Кусама, и Такуро Кувато… ( Прим.: один из его известных проектов – платья с керамическими пластинами специально для бренда Loewe.) Меня в свое время очень вдохновили его проекты.

Как коллекционеры относятся к керамике и какой спрос сейчас на коллекционный дизайн – это модно стало в России или это хорошо продается во всем мире? 

Мне кажется, что как и большинство процессов арт-рынка, этот формат пришел к нам с Запада. Российская арт-сцена все же больше принимает, нежели сама генерирует. Если в Европе керамика у коллекционеров уже давно получила свою востребованность, то здесь мы наблюдаем постепенный рост. Наш коллекционер тоже стал больше интересоваться натуральными, экологически простыми формами, в этом есть определенный тренд. Это получило большой отклик на Cosmoscow-2022 и других российских ярмарках.

На последних ярмарках я обратила внимание на поколение молодых российских коллекционеров – от 30 до 40 лет. Они постепенно втягивались в процесс, а теперь стали очень заметны. У них гораздо меньше вопросов, на которые художнику и галеристу часто сложно отвечать – почему это столько стоит, зачем это так. У них выше насмотренность, они готовы и покупают, если им нравится. Или не покупают.

Какие мотивы вы использовали в серии Oliver People? Кто они и откуда?

Меня часто спрашивают, как появились эти фигуры Oliver People, поскольку здесь сложно найти ассоциации. А еще на некоторых выставках они называются Архитекторы счастья, и не потому, что я как-то пытаюсь их отнести к произведениям Михаила Веллера, скорее пытаюсь оставить место, чтобы сработало воображение каждого зрителя.

Oliver People – это для меня больше личная история. Когда-то в юности я попала в одну компанию, и мне очень запомнились невероятные люди, которые там собрались. У одного из них были очки в деревянной оправе – Oliver People – полная экзотика по тем временам. Память это сохранила, и называя свои тотемы, мне очень хотелось отсылать зрителя к каким-то супергероям. Они есть среди нас, и я сама, когда надо было «добавить тяги», всегда их вспоминала.

Еще я обратила внимание, что среди ваших скульптур есть работа под названием «Метатрон». Это такая многогранная фигура, в иудейской мистической традиции – высший из архангелов, стоящий у престола Бога, а в христианстве его отождествляют с архангелом Михаилом. Как у вас родилась работа с таким названием?

Это, кстати, тоже результат коллаборации, только на этот раз с инженерами. Западное художественное образование неустанно говорило об иносказательности, и когда семь лет назад я познакомилась через интернет с двумя голландскими инженерами, которые делали электромагниты, удерживающие очень большой вес – до 20 килограммов, зародилась такая идея. Они работали для Apple и для Nike, и вообще частным лицам не продавали свои летающие электронные шайбы, но, узнав, что я художник, пошли на сотрудничество.

Самый большой летающий магнит, который можно было ввезти в Россию, весил три килограмма. Помню, что я много часов получала это на таможне. У этого летающего «Метатрона» одежда из пластика, которая была сделана на 3D принтере – тогда они только появились, и многие художники пытались высказываться с помощью новых технологий. Я не была исключением. Он долго жил у меня дома, но выставив его в этом году на ярмарке Арт-Москва и затем в Санкт-Петербурге, я увидела, что зрители удивлялись ему не меньше, чем семь лет назад.

Как вы воспринимаете новые онлайн-форматы – будь то галереи, аукционы и ярмарки? Это принесло художнику больше положительного или отрицательного?

Сначала, когда я столкнулась с онлайн-форматом, я почувствовала, что я художник старой формации и не ощущаю в этом потребность. Онлайн-формат хорош, уместен и необходим для информирования, а для восприятия искусства нужен непосредственно зрительный и почти тактильный контакт с объектом. Вычеркнуть живой формат в искусстве не получится.

Прошедшие два года были особенно сложным для большинства людей, и не в последнюю очередь для художников. Для вас этот период был продуктивным в смысле творчества и участия в различных проектах?

Видимо, так получилось, что за несколько предыдущих лет количество не высказанных творческих замыслов составили критическую массу, чтобы можно было уделить время творчеству. Два года пандемии для меня были хорошим временем для тишины, осмысления, экспериментов, и у меня появилась возможность пережить это трудное время в реализации задуманного.

Для творчества художнику нужны аплодисменты, деньги и тишина.

Прошедший год выдался очень непростым, и я долго думала, как мне в него вступать, в каких проектах участвовать, и решила, что буду участвовать во всех.

Сайт Кати Емельяновой: https://www.katyaemelyanova.com/

Катя Мациевская-кесич: «В керамике мне намного свободнее»

Катя Гранова: «Учеба в Royal College of Art: культурное разнообразие и протекающие потолки»