Выпускник Санкт-петербургской академии художеств, Сергей Фофанов начал свою профессиональную карьеру в Эрмитаже. Его глубокое погружение в мир современного искусства началось при жизни в Германии и подготовке десятой Manifesta. Сегодня Сергей Фофанов работает в Отделе новейших течений Государственной Третьяковской галереи.
Хотелось бы начать, если вы не против, с «нулевого» шага. Как решили пойти в искусствоведение? Как выбрали Санкт-петербургскую академию художеств? Почему западноевропейское искусство?
Сергей Фофанов: Я родился в Ленинграде, в обычной семье. В детстве меня отправили в эрмитажный кружок, туда же ходили сестра и мама. На протяжение нескольких лет мы изучали западное средневековое искусство. Мне все это очень нравилось, так как я увлекался мифами: греческими, римскими, египетскими. Когда встал вопрос о поступлении, лучший друг рассказал про существование такой профессии — история искусств. И предложил пойти в Академию художеств, которая располагалась прямо напротив его дома, на Васильевском острове. Там действительно оказался факультет теории и истории искусства, и я решил, что буду поступать туда. Могу сказать, что главным этапом взросления оказался сам факт нахождения в стенах Академии художеств, в этом потрясающем здании рубежа XVIII-XIX веков c видом на набережную Невы, на сфинксов. Если ты делаешь это на протяжении шести-семи лет, то, так или иначе, что-то с тобой происходит.
Пропитываешься искусством?
Сергей Фофанов: Да, коридоры Академии — удивительное место.
Какой была Ваша самая первая выставка?
Сергей Фофанов: Это был рубеж 2006-2007 года. Мне было 23 года и так вышло, что я получил от Института Гёте предложение подготовить выставку работ Отто Дикса. В начале двухтысячных годов Институт Гёте сделал в России много прекрасных проектов. Для выставки Отто Дикса понадобился специалист по немецкому искусству. Сотрудники Института обратились к Ивану Дмитриевичу Чечоту, который порекомендовал меня. Иван Дмитриевич в свое время многому меня научил, он стал для меня проводником в мир настоящего искусства, в том числе современного.
На выставке Вы имели дело с оригиналами?
Сергей Фофанов: Конечно. С печатной графикой (серия «Война» и критическая графика двадцатых годов), которую привезли из Германии. Комплекс работ был подобран, но мне нужно было, по заданию Института Гете, найти что-то адекватное в современное русском и немецком искусстве.
С какими сложностями Вы столкнулись при подготовке?
Сергей Фофанов: Практики кураторства еще не были так распространены, как сейчас. Не было ни Гаража, ни книг «Как стать куратором». С нулевым опытом в кураторстве мне сразу нужно было делать выставку: писать тексты, придумывать развеску… а еще звонить грузчикам, директору музея, в издательство и там далее. Чтобы выставка в итоге состоялась, приходится брать на себя все.
Вы были единственным куратором на этом проекте?
Сергей Фофанов: Получается, что да. Окунулся сразу с головой, получил колоссальное удовольствие и колоссальный стресс. Но я очень доволен результатом. Институт Гете продолжил со мной сотрудничество, мы сделали вместе много проектов. Например, по моей инициативе мы делали большой исследовательский проект про конструктивизм, про жилые массивы в Ленинграде. Частично эта выставка потом стала путешествовать по России (в каждом городе она обрастала местным локальным контекстом).
Расскажите про «МАНИФЕСТА 10». Как Вы попали на этот проект? Какого Вам было работать в большой международной команде?
Сергей Фофанов: В 2012 году я уехал в Германию и довольно долго жил там. В Берлине мы встретились, фактически случайно, с Каспером Кенигем, в то время он участвовал в конкурсе на организацию «МАНИФЕСТА 10». Когда Каспер выиграл конкурс, он предложил мне стать его ассистентом, и это стало поворотным моментом в моей жизни.
Могу сказать, что это была потрясающая работа всей большой командой. Мы до сих пор общаемся, всегда поддерживаем друг друга. Хотя было непросто, начали в сентябре 2013 года, и у нас было всего девять месяцев на огромный проект. Но все получилось, благодаря Касперу Кенигу и его команде. Каспер – это человек-легенда, один из отцов-основателей кураторской профессии.
Главная фраза Каспера Кенига: «Художник всегда прав».
С художником можно спорить, но нельзя ему ничего навязывать. Некоторые кураторы придумывают концепцию и подгоняют под нее все и всех. По сути, это насилие. Если куратор становится больше художником, чем куратором, то лучше ему работать с мертвым художником.
Одно из условий «МАНИФЕСТА 10» тогда было, что все живые художники должны были приехать в Санкт-Петербург и провести исследование. Не важен результат исследования, просто им нужно было самостоятельно увидеть этот город, увидеть Эрмитаж, где проходила выставка. В итоге все художники так или иначе приехали.
Фото: Александр Чиженок/Коммерсантъ
Расскажите про выставку «45/68. Лицом к будущему. Искусство Европы 1945-1968». В чем заключался Ваш вклад?
Сергей Фофанов: Нельзя сказать, что я входил в кураторскую группу, но много работал над этой выставкой. Главным куратором проекта был Экхарт Гиллен – великолепный ученый, куратор, исследователь, энтузиаст (хотя конвенционально все знают только имя Питера Вайбеля). Экхарт попросил меня, помимо статьи в каталог, написать хронику европейских стран за 1945-1968 годы. Туда входили искусство, культура, политика, а также важнейшие книги, театральные постановки, фильмы и просто важные события тех лет. Когда я начал сшивать все вместе, поразило, насколько же плохо мы знаем историю искусства этого периода! Нам сказали когда-то, что именно нужно знать, и теперь это транслируется и повторяется, как бесконечное цитирование цитат. Никто не смотрит первоисточники. В итоге хроника была написана, но после редактуры Питера Вайбеля в ней осталось только то, что вписывалось в существующую концепцию развития общеевропейского искусства. Выставка прошла и в ГМИИ, и в Карлсруэ, и в Брюсселе, а потом после этой выставки, я особенно не светился.
Как Вы приняли решение вернуться в стены традиционной музейной институции?
Сергей Фофанов: В определенный момент я понял, что скучаю по Эрмитажу, то есть по тому, что такое фонд, хранение, произведение, с которым постоянно взаимодействуешь, что такое постоянная экспозиция. В начале карьеры в Эрмитаже я много занимался экспозицией той части Зимнего Дворца, где находились импрессионисты и постимпрессионисты, все это постоянно уходило на разные выставки и надо было постоянно что-то тасовать, что-то доставать из запасников. По-своему очень интересная работа, это творчество. Третьяковская галерея для меня привлекательна тем, что это музей с коллекцией и традицией.
Благодаря Вам, в коллекции Третьяковской галереи оказались три работы одного из видных представителей венского акционизма.
Сергей Фофанов: Мы были дружны с Германом Нитчем. Для меня большая трагедия, что он недавно ушел из жизни. Но я рад, что его работы останутся здесь, потому что одна из стратегий современной Третьяковской галереи – расширение понятия национального искусства до интернационального, значимого для всех и принадлежащего всем. Это общемировая практика. Так, например, в коллекции Художественной галереи Лондона и в галерее Тейт присутствуют не только британские художники.
Расскажите, пожалуйста, про Ваш кураторский опыт в Третьяковской галерее. Какие задачи Вы с коллегами ставите перед собой при подготовке выставок?
Сергей Фофанов: Мы успели поработать в Третьяковской галерее в тот самый период, когда здесь происходило что-то невероятное. Мы сделали выставки «Мечты о свободе», «Многообразие. Единство». С заведующей отделом живописи первой половины XX века Татьяной Ермаковой сделали очень важную для меня выставку Бориса Голополосова.
То, что у нас хранится – имеет право быть увиденным, услышанным и переосмысленным. Когда мы с рабочей группой готовили выставку «Мечты о свободе», то попытались прыгнуть в эпоху. Это не совсем художественная выставка, это выставка-исследование. Но одно дело писать исследование, а другое – сделать выставку, которая была бы интересна и ученым (хотя они пришли бы и сказали, что все не так, слишком примитивно), и широкому зрителю. Мы взяли Билла Виолу, чтобы условно сопоставить его с Александром Ивановым – показать, как в искусстве происходит созвучие, хотя это, казалось бы, другое и совсем про другое.
Государственная Третьяковская Галерея. 2021 г.
И по такому же принципу была выбрана работа Гвидо ван дер Верве, где художник идет по льду Финского залива прямо перед плывущим за спиной ледоколом?
Сергей Фофанов: Да, именно. Это потрясающая работа, много раз показанная в России. На выставке «Мечты о свободе» были классические работы Каспара Давида Фридриха начала XIX века. А когда думаешь про Фридриха, сразу возникают ассоциации: одиночество, «Зимний путь» Шуберта, параллель с биографией, когда Фридрих провалился под лед, а брат, вытаскивая его, утонул. Все это, на самом деле, близко друг к другу, хотя что-то условно современно, а что-то нет.
Наша задача, в том числе, пытаться нивелировать негатив, отторжение современного искусства, показать – смотрите, они про одно и то же, это не опасно и совсем не страшно.
Вопрос к Вам, как к куратору: может ли человек на этой позиции работать с тем искусством, которым он, на самом деле, лично не горит?
Сергей Фофанов: Может. Если есть профессиональный навык. Но чего-то в такой работе всегда будет недоставать. Там не будет души. Другой случай, если это художник или явление, которое требует стеба. Когда что-то можно только высмеять, но сделать это не в лоб, не пропагандистски, а иронично, по-хорошему, чтобы никого не унизить – вот это настоящее мастерство. Это серьезное отношение.
Как вы думаете, какую часть кураторского замысла улавливает обычный посетитель? Как можно достучаться до современного зрителя?
Сергей Фофанов: Честно говоря, не знаю. Думаю, кураторский замысел — это кураторский замысел, а не обязательная программа к действию для зрителя. Смелые кураторы и кураторки зачастую выдают очень эфемерные, концептуальные проекты, к которым зритель, любой зритель, вообще не может найти подход. Поэтому он чувствует себя оскорбленным. Другое дело, если ты дашь зрителю руку и скажешь: «Нет-нет, иди сюда, не бойся. Современное искусство, оно не жуткое».
Я не буду позиционировать себя куратором. Куратор, который куратор-куратор, в моем представлении – это Харальд Зееман – человек, который создает театр, сценографию. Каспер Кениг – куратор. Джермано Челант – куратор. Каролин Христов-Бакарджиев – куратор. Настоящих кураторов мало, просто сегодня все хотят быть кураторами.
Куратор для себя может придумать, что ему нравится, но зритель имеет возможность своей интерпретации. Другое дело – готов ли зритель что-то сам анализировать и интерпретировать – это большая проблема. Порой люди говорят: «Мы не подготовлены – нам нужна экскурсия, аудиогид, тексты». Хорошо. Но сама формулировка – «мы не подготовлены» – это страх, страх иметь свое мнение. Должен быть специалист, который все расскажет и объяснит. А ведь самое интересное, когда ты приходишь, может быть, даже ничего не знаешь и, может быть, даже ты не прав. Но так или иначе все это пропускаешь через себя.
Наша сверхзадача — чтобы человек раскрыл свой внутренний потенциал. Может быть нужны триггерные точки, диссонанс. Где-то зрителя стоит разбудить, где-то сделать ему неудобно. В этом и есть чудо искусства или культуры, когда эти самые триггерные точки возбуждают процесс рефлексии. Быть открытым – только так с искусством можно работать. Им нужно жить. И не бояться нового, даже современного. Потому что нет современного искусства, есть миф, что оно существует. Есть разные эпохи и художники, но любая классика была когда-то современной. Вспомним, что Павел Михайлович Третьяков собирал когда-то современное, даже маргинальное искусство.
Интервью подготовила: Анастасия Личагина, магистрант направления «Кураторство художественных проектов» Российского Государственного Гуманитарного Университета (РГГУ).
