Таня Рауш: “Я приглашаю зрителей посмотреть на себя, как в зеркало”

В галерее современного искусства и коллекционного дизайна «Тираж 1/1» (Tirage Unique) открылась первая московская выставка петербургской художницы Тани Рауш «В моем детстве или прямо сейчас». Куратор: Надежда Плунгян. Таня Рауш родилась в Ленинграде. Окончила Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина, факультет живописи. Член Союза художников России. Много лет занималась исследованием икон, барочной монументальной живописью иконостасов храмов XVIII века в Санкт-Петербурге. Автор живописи иконостаса Чесменской церкви св. Иоанна Предтечи (арх. Ю. Фельтен) и других. В экспозицию в галерее вошло около 35 живописных работ, посвященных главной теме творчества художницы — архетипическим детским образам. Лаконичные композиции, сдержанно-мерцающий и почти монохромный, жемчужный колорит, напоминающий палитру советской печатной продукции. Мальчики и девочки Тани Рауш не ребята с нашего двора, а вневременные герои. Они символизируют сложный и хрупкий возраст, когда человек особенно беззащитен и уязвим, но вместе с тем открыт миру и готов изменяться вместе с ним. Катя Карцева поговорила с художницей и куратором о том, что мы можем обрести столкнувшись с детством, про время как форму, и почему от термина “актуальное искусство” стоит избавляться.

Таня, сложно заключить вас в рамках сугубо “актуального искусства” – вы много лет занималась исследованием икон, барочной монументальной живописью иконостасов храмов XVIII века в Санкт-Петербурге. Как это отразилось на вашем творчестве?

Таня Рауш: Думаю, работа с иконами так или иначе повлияла на живопись, как и наоборот. Возникли изображения детей как предстоящих фигур, золотое небо фонов, где-то обращение к парсуне. Мой друг поэт назвал золото на картинах «эсхатологическим»: эти локальные фоны и их фрагменты напоминают о посмертной судьбе человека и его души, и тем самым соотносятся с иконописью. Но мне важно заниматься именно «современным искусством». Хотя тут возникает вопрос, что это такое?

Я подразумеваю современное искусство в буквальном смысле: насущное, связанное с трепетом времени, с «попаданием в цель».

Таня Рауш

Надежда Плунгян: Я много лет стою на той позиции, что “актуальное искусство” – это коммерческий, псевдо-искусствоведческий термин, от которого лучше избавляться. Он восходит к субкультуре 2000-х — 2010-х годов, когда некая размытая «актуальность» была важнее формы. Считалось, что инсталляция и «белый куб» — это очень ново, а картина, скульптура, рисунок – «неактуально». Но все это старые новости из Европы конца 60-х годов или даже раньше, когда требовалось, чтоб картина отражала «социалистическую действительность».

Надежда Плунгян — кандидат искусствоведения, автор книг «Рождение советской женщины: работница, крестьянка, летчица, «бывшая» и другие в искусстве 1917-1939 годов» (2022) и «Блуждающие звезды. Советское еврейство в довоенном искусстве» (2021), куратор выставок «Группа «13». В переулках эпохи» (2024), сокуратор выставок «Москвичка. Женщины советской столицы 1920-30-х гг.» (2024), «Советская античность» (2018), «Сюрреализм в стране большевиков» (2017), «Феминистский карандаш» (2011, 2013). Лауреат премии Андрея Белого (2024).

Надежда Плунгян: Считаю, важно только одно – чтобы художник твердо знал, кто он. Это единственное, что делает искусство современным. Не имеет значения – живопись, цифра, инсталляция, должна быть работа с формой. Да, петербургское искусство отчасти замкнулось в себе: там авторы чаще желают отступить от рынка, но не потерять свое достоинство. Но здесь есть чему поучиться. В Москве «актуальность» взгляды сильно затуманила.

Таня Рауш: Все время спрашиваю себя, насколько моя работа отвечает времени? Время – то, что меня больше всего интересует, и чтобы поймать настоящее, приходится постоянно возвращаться назад, но как будто бы и забегать вперед. Сопереживание страданиям настолько сильно в последние годы, что оно совершенно точно невидимо вошло в последние работы.

Надежда Плунгян: Дело в том, что время – тоже форма, а значит – это еще один пластический вопрос, который стоит перед нами в XXI веке. Как устроена форма времени, как связано прошлое, настоящее и будущее? Может быть, есть какое-то четвертое время? Об этом, на мой взгляд, Танины картины. На поверхности мы видим, как типажи из разных эпох в ее живописи сплетаются между собой. Но есть и другие соединения, которые нельзя объяснить, например, дети изображены как взрослые, а взрослые как дети. Постепенно и незаметно эти образы усложняют, меняют наше восприятие.

Есть детские образы, которые на зрителя скорее производят впечатление саспенса и триллера, чем ангелочков путти. Ребенок он как бы и бог, и дьявол. Портал в трансцендентное. Что мы можем обрести столкнувшись с детством?

Таня Рауш: Я осторожна с упоминанием дьявола вне иронического контекста, во всяком случае, к ребенку он не в состоянии приблизиться. Тем более, проявляться через него. Я против восприятия ребенка как некого объекта, на который проецируются наши фантазии об условном «спасителе» или условном «дьяволе». Есть эксплуатация детской темы рекламой и пропагандой. Там дети обычно представляются некими сладкими и жизнерадостными созданиями, которым миром взрослых навязаны некие роли. На самом деле, сила и слабость находятся не там, где их привычно видеть. Мои работы об этом тоже.

Таня Рауш: Например, в фильме Кубрика “Сияние” мы видим бесконтрольное насилие взрослого, которому ребенок может противостоять, и оказаться сильнее. В «Сталкере» Тарковского мы видим, на какую мощь способен детский взгляд. Но инфернальному миру дети не принадлежат. Неслучайно в иконах душа изображается в образе младенца или ребенка. Это некий “универсальный ребенок”. В моих работах девочки могут быть похожи на мальчиков или наоборот, мальчики на девочек.

Стык церковной жизни и исполнения работы художника находится где-то рядом со смертью. Искусство есть сопротивление (смерти — о чем говорил Делез), как и само детство. Как и вера, и тем более — любовь. Еще мне близки идеи религиозного философа Федорова о воскрешении мертвых.

• 

• 

Ольга Тобрелутс: «Признан ты как художник или пребываешь в забвении, главный критик — это Время». Читать далее.

Словно режиссер авторского кино работаете с одной и той же темой — если взглянуть со стороны, но внутренняя динамика и поиск бесконечны?

Таня Рауш: С конца 1990-х продолжаю заниматься темой «смутного ребенка», потому что чувствую ее неисполненность. Мне хочется продолжать, потому что все никак не могу добиться полноты высказывания. А сейчас потребность в работе еще более сильная, чем раньше.

Надежда Плунгян: Настало время поразмышлять о своем историческом наследии – как советском, так и дореволюционном, на более глубоком уровне, чем это было принято раньше – за пределами публицистики. Это универсальная задача и для музейщиков, и для современных художников, и хотелось бы, чтобы они на этом перекрестке вступили в диалог.

Какие еще смыслы вы привнесли в эту выставку с учетом вашего исследовательского интереса?

Надежда Плунгян: Российские галереи современного искусства нередко создают ложный конфликт между фигуративным (понятным, буквальным) искусством и «современной абстракцией», которая при этом имеет довольно пошлый и чисто декоративный, интерьерный вид.

На самом деле фигуративное искусство и есть абстракция.

Образ человека на полотне никогда не может стать буквальной копией натуры. Да, есть античный сюжет, как птицы клевали написанный художником виноград, но настоящая задача картины — в том, чтобы дать зрителю виноград духовный, который не поддается описанию, объяснению.

Надежда Плунгян: Россия, если говорить об искусстве, занимает в мировой культуре очень заметное место. Это данность, которую постсоветские люди не вполне понимали, считая себя провинциалами относительно Европы. К сожалению, это стало главным трендом и в современном искусстве, которое – как и исторический, музейный материал советского модернизма – за последние 30 лет было провинциализировано и девальвировано. В своих выставках я хотела бы подобный взгляд исключить.

Конечно, стоит видеть себя как часть глобального мира, но стремление вписаться в него, соответствовать каким-то галерейным правилам не может быть задачей искусства. Искусство занимается новыми вещами, выходом в те территории, которые никем прежде не были видимы. В картинах Тани мне нравится, что она создала узнаваемую вселенную и занята ее уточнением, она не думает, на кого она похожа, а постоянно исследует себя – и раз за разом дает новые ответы на один и тот же вопрос. Это превращение фигур в философские элементы меня увлекает, зачаровывает.

Таня, как происходит творческий процесс, вы отталкиваетесь от документальных образов, а дальше уже воплощаете их решение на холсте?

Таня Рауш: Я работаю с фотографией; какие-то снимки сами бросаются ко мне, в них есть сочетание пластических условий для картины. Обычно это фотографии не слишком хорошие сами по себе. А именно случайные, в которых есть нечто, что можно вывести наружу и продлить, наполнить новой жизнью. Эскизы практически не делаю, пишу сразу на холсте.  

Вы делаете работы последовательно или может быть одновременно сразу несколько картин?

Таня Рауш: Обычно две, максимум три работы, которые ведутся параллельно. Если их больше, рассеивается напряжение, сосредоточенность. Картина же требует полного погружения. Это ни в коем случае не поточный метод. Нельзя допускать ничего механистического. Даже в технических этапах остерегаюсь выхолощенности, которую может спровоцировать малейший автоматизм движений.

Разделяете ли вы концепцию творчества как откровения, самотерапии, что испытываете в момент работы?

Таня Рауш: Да, я все-таки в каком-то смысле разделяю концепцию работы как откровения. Но оно может проявиться где угодно. Живопись, несомненно, имеет мощное терапевтическое свойство. Особенно в такие тяжелые, критические времена. Последний год я много работала, это было терапией. Цели выявления своих детских травм я не ставлю. Интересно исследование, которое может быть важно кому-то еще, кроме меня. Мне важно исследование травмы не прошлой, а нынешней. Любой человек может узнать в моих работах себя, провести ниточку от своей памяти, найти что-то насущное в этот момент. Поэтому выставка называется «В моем детстве или прямо сейчас» — значит, и в «твоем детстве» тоже. Я приглашаю зрителей посмотреть на себя как в зеркало.

Алена Романова: «Искусство — это вещь, а не экран и не окно»