Российский художник Алексей Каллима последние 3 года живет в Аше, Большой Сочи. Этим летом он решил построить гостевой дом для художников и назвал это место Семироинна (по слогам имён членов семьи). Петр Быстров и Андрей Сергиев, товарищи Каллимы по Обществу Радек, стали первыми резидентами. О том, как возникала идея и как туда попасть Алексей рассказал Петру Быстрову для artandyou.
Этнический русский, рожденный в 1969 Чечне, Каллима наиболее известен акциями и сериями на тему стереотипного восприятия национальности. Один из немногих художников, касавшийся чеченской темы. В 1990-е он учился на отделении живописи Краснодарского художественного училища. В 1991-1994 преподавал в художественной школе в Грозном. После начала чеченской войны переехал в Москву, где в конце 1990-х сблизился с обществом Радек, которые выступали против коммерциализации искусства.
Арт-Группе Общество Радек — 25 лет: вспоминаем ключевые акции.
Знаменитая акция Каллимы «Чеченцы на «Арт Москве»» была реализована в 2001 в ЦДХ. Переодетые в боевиков молодые люди, сидели на корточках, неуместностью своего облика и поведения, вызывая обоснованную тревогу посетителей выставки. В 2000-е экспериментировал с цифровыми технологиями, сформировав собственный эпос бородатых мужчин в костюмах адидас.
Позже вернулся к живописи, разработав свою узнаваемую манеру с монохромными цветами и с абстрактными элементами. Каллима стал первым лауреатом государственной премии «Инновация» 2006 года за работу «Челси — Терек», написанную чернилами, светящимися в ультрафиолете. Участник Венецианской биеннале (1995, 2009), Московской биеннале, Европейской биеннале «Манифеста 10» в Санкт-Петербурге. Выставлялся в Третьяковской галерее (Москва, Россия), Русском музее (Санкт-Петербург, Россия), Лувре (Париж, Франция) и ряде других зарубежных музеев.
Петр Быстров: Алексей, вот уже три года ты живёшь в собственном доме и возделываешь кусок земли на благодатной почве Краснодарского края, в субтропиках. Этот этап связан с уходом от суеты московской жизни и, хотя твоя репутация крупного художника неоспорима, ты перестал быть завсегдатаем столичных тусовок и каждодневных вернисажей, а твоя знаменитая мастерская на Винзаводе теперь, в основном, пустует. Что ты выиграл, что приобрёл, уединившись в поместье, которое назвал Семироинна*?
А. К. В твоём вопросе уже много ответов. Я ушёл от тусовки, но, конечно, всё это гораздо глубже. Мне стало тесно и скучно в извращенной логике городской суеты, потребительского существования. С детства у меня было желание обрести место под солнцем и какую-то степень свободы. При этом был опыт: будучи студентом, я вдруг попал на творческую дачу в Горячем Ключе. Ещё сохранялись остатки советского, имперского отношения к культуре: функционировали какие-то дачи, куда по заявкам приезжали художники, через профсоюз можно было подать заявку и, если ты сделал пару выставок, имел право поехать и пожить вместе с другими художниками. Там практиковался обмен мнениями, была своя тусовка и общая кухня. Я тогда подумал — вот так и должны жить художники! Но потом всё это стало распадаться и вовсе исчезло.
П.Б. Поговорим об отшельничестве! Понятно, от чего ты хотел уйти, но что именно ты здесь нашёл? Ощущаешь ли себя в выигрыше, переселившись сюда, и в чём он состоит?
А.К. Мой выигрыш — в том, что я следую категорическому императиву, нравственному закону внутри меня. Считается, что я преуспевший художник, и кто-то думает: у Каллимы картины стоят бешеных денег. Это так и не так, и вместо того чтобы помогать каждому художнику из числа своих друзей, я решил дать удочку вместо рыбы. Эта резиденция — своего рода «удочка». Сюда может приехать творческий человек и обрести вдохновение, достоинство, после потерянного существования в городе, он вдруг может обрести море, солнце, простые вещи, которых достоин.
П. Б. То есть, эту резиденцию помимо того, что она является местом твоего постоянного пребывания, ты видишь как клуб единомышленников, современных делателей культуры, и для тебя не имеет принципиального значения мировоззрение и идейная направленность художника. Нужно, чтобы он был… хорошим человеком? Или чтоб ты его знал из прошлой жизни?
А. К. В первую очередь, желание самого резидента вовлечься в анархо-синдикалистский образ жизни. Это совершенно другой тип резиденции! У меня нет никакой коммерческой заинтересованности. Из того, что имею, нахожу, что я могу сделать хорошего для других. Возможность приехать и просто насладиться прекрасной жизнью – во имя вдохновения и какой-то осознанности.
Желание снова обрести понимание того, что мы можем сами по себе как-то организоваться.
Анархо-синдикалистский – именно в этом и смысл, что сюда едут не отдыхать. Приехал отдохнуть, отдал какую-то картину за своё пребывание – это какое-то потребительское отношение. Я против такого! И хочу, чтобы все это осознавали важность сосуществования – это еще одна попытка создать гармоническое общество.
П.Б. Как же попасть в лист резидентов на 26-й год? Существует ли форма заявки и ищешь ли ты какого-то партнёрства? Инвестиций, поддержки, коллаборации с какими-либо институциями? Это такой тип резиденции by invitation only, да?
А.К. Пока только личным обращением ко мне. Если у человека есть желание, вот как оно появилось у тебя, и ты приехал … У меня нет никаких критериев про участие в каком-то конкретном проекте. Художник не должен сделать работу «на тему», но просто приехать сюда, чтобы обогатиться, как и я обогатился бы за счёт нашего совместного существования.
П. Б. Первый объект, изготовленный тобой как бы в подтверждение своих намерений: флаг с надписью Анархия или смерть. Пока строители работали на самых первых порах, ты поехал в местный магазин тканей, купил отрез чёрного полотнища…
А.К. Это символизирует новый виток разочарования в государстве. Все граждане – и не только в России — вовлечены в какой-то навязанный цикл проблем. Поэтому анархия индивидуализма про возвращение каждому человеку понимания важности его существования. Этот жест, своего рода утопия — да, я вырвался в свое, как мне кажется, личное пространство, в джунгли, где я неприметен, и мне хотелось утвердить здесь принципы свободы в оторванности от болезненной логики и извращенного мировосприятия.
П.Б. Ты стоишь у основания нашего совместного, давно минувшего в историю проекта, самоорганизованной площадки художников галереи «Франция»*. В те годы мы мыслили путь художника не столько как программный отказ от сотрудничества с сильными партнерами, такими как частные фонды, государства и коммерческие галереи, сколько с верой в его самодостаточность. И организовались как индивиды в слиянии: будет несколько индивидов, и больше никто нам не нужен. Сегодня, спустя 25 лет, параллельно с устоявшейся сольной карьерой, тебя на новом витке завораживают перспективы резиденции на «принципе самоуправления». Чего по прошествии 25 лет от Франции, к формированию которой мы приложили усилия, что ты ждёшь по-настоящему?
А.К. Наверное, возвращения нашего опыта самоорганизации, утраченного после того, как все мы вросли в какие-то галереи и фонды, куда-то все рассосались и потеряли свою самодостаточность. У нас нет такого, чтобы художник куда-то приехал безалаберно жить, наслаждаться жизнью, получая свою долю удовольствия без всяких предзаданностей. Нет каких-то школ или направлений, которые бы полезно, по-доброму соревновались между собой, конкурировали, на основах этакого спортивного братства.
П. Б. Спрошу тебя как художника: в первый же вечер, как только я приехал, ты озвучил своё ожидание, предчувствие нового художественного языка. Ты сказал, что мы живем в ситуации слома, смешения прежних языков. Еще ты говорил, что у нас не осталось каких-то школ или направлений, которые бы полезно, по-доброму соревновались между собой, конкурировали, на основах, условно, этакого спортивного братства. Тем не менее, ты уверенно ждешь рождения нового языка.
А.К.: Я думаю, что это должно произойти по законам логики. Ведь если старый язык не работает, если он запрещен или уходит в подполье…
П. Б. Старый язык – это какой?
А.К. Свобода мыслей, когда можно было говорить о чём угодно. Не постмодернизм – балабольство обо всём, и ни о чём. Но когда свобода высказывания запрещена, происходит спрессовывание смыслов. Как, знаешь, некоторые писатели в тюрьме обретают свой язык, будучи лишены свободы, они при этом не лишены свободы мыслей. Я думаю, мы все находимся в таком состоянии, когда старое уже не работает, никому не интересно, оно и нам не интересно, абсолютно весь этот постмодернистский трёп скучен и надоел, а с другой стороны, нас ещё поджимает политика, нам диктуют условия, что о чём-то можно говорить, о чём-то нельзя. И нужно выбирать.
Я верю, что в скором времени придет осознание важности миссии художника в обществе и необходимости таких локаций, где творческие люди могли бы объединяться и делиться художественными наработками.
___________________
2-7 июля 2025 г.
