Инсайты арт-рынка и экспертное мнение каждый день в нашем telegram канале.

"Книги на досках" или "Слово на три буквы" - совместная акция Петра Быстрова и галереи Пальто на ярмарке Non/fiction


На книжной ярмарке Non/Fiction в Гостином дворе при поддержке галереи Пальто состоялась презентация издательства Петра Быстрова, где он признался в своей эротомании к чтению

IMG_3076

“Книги на досках” или “Слово на три буквы” — выставка-интервенция издательства художника Петра Быстрова на книжной ярмарке Non/Fiction в Гостином дворе при поддержке галереи Пальто — это обложки книг авторов, чьи фамилии в русском языке, состоят из 3х букв — Юнг, Шоу, Кун, Рид, Жид, Сад, Лем и т.д. — целый набор классиков мировой литературы.

Нарочито абсурдистское высказывание поднимает вполне серьезные вопросы о роли книги в современном обществе, когда, диктуемая законами маркетинга, обложка оказывается важнее, чем содержание; или простаивающая на полке, видимая одним лишь корешком, книга становится предметом интерьера, который и открывать не обязательно; или когда интернет лишает чтение своих позиций. Вполне классический набор вопросов теории искусства: о взаимоотношениях художника и публики, связи формы и содержания, культуре элитарной и массовой. Для Петра Быстрова чтение граничит с эротоманией, он — представитель последнего поколения, заставший, с каким трепетом относились к книгам люди советской эпохи. С другой стороны, ведь и он не одинок, по сей день для многих из нас книга остается способом бегства от реальности.

Выставка на подкладке пальто, которое галерееноситель Александр Петрелли неожиданно и брутально распахивает перед прохожими, как “столкновение” с искусством, «когда его совсем не ждешь».  И вот, еще секунду назад прохожий, становится “зрителем”, которому, чтобы осмыслить происходящее, приходится по максимуму задействовать те интеллектуальные, творческие, воображательные способности, которыми он наделен. 

Александр Петрелли галерея Пальто
Издательство “Книги на досках” серия “Слово на три буквы” — в галерее Пальто, 2 декабря 2022 г. Книжная ярмарка non fiction, Москва, Гостиный двор.

Ни Быстров, ни Петрелли, конечно, о зрителе не думают, а совершают, каждый по своему, акт самоспасения, саморазвлечения и самоудовлетворения. Стремление к свободе — суть искусства, где игра, как интуитивный способ выживания в объективной реальности во всем ее многообразии и  конфликтах. Но за этим интуитивным часто скрывается дискурсивное, за ребяческим  —  серьезное, за абсурдным — проницательное. Получается целый пучок смыслов, интеллектуальный тренинг, упражняться в котором можно до бесконечности.

Текст: Катя Карцева

Петр Быстров
Петр Быстров

От библиофилии — к эротомании — и обратно

Примерно два года назад я обратился к изготовлению так называемых корешков обложек собраний сочинений великих писателей — в своей авторской технике скобогравюры.
Среди первых работ были Чуковский, Маяковский, Хармс, Куприн, Черный, и так далее: собственно, буквенные изображения приведенных выше слов — фамилий писателей.
То были книги моего раннего детства, появившиеся в моем обиходе в пору формирования личности.

Библиофилия, как своеобразный вид одержимости, передавшаяся мне, очень может быть, от ближайших родственников, довольно быстро приняла форму стойкого личного психоза.
Речь, конечно, не о коллекционировании и — даже — не о чтении книг. Очень скоро (как я вижу это сейчас) моя любовь к книгам приобрела навязчивый характер, и — несомненно — развивалась во мне как вид эротомании.

Хорошо помню, что в годы того самого моего с т а н о в л е н и я, книга являлась едва ли не краеугольным камнем в деле формирования предпочтений и убеждений, и главным образом составляла мне компанию (что касается времяпрепровождения).
По телевизору шла глухая пурга; современная иностранная литература оставалась недоступна; интернета и вообще какого бы то ни было «доступа» к чему-либо или во что-то — не существовало. Отдельные издания — в основном, под видом научных,  академических — призваны были восполнить дикую нехватку истории, эротики, иллюстрации, да и вообще информации как таковой.

Мы знаем, что долгие годы в статусе «запрещённой» литературы оставались и Сартр, и Пруст, и Кафка, и даже отдельные вещи Пришвина с Чуковским, не говоря уже о Пильняке и Хармсе (что уж упоминать Шаламова?!)

Будучи ребенком, то есть, в возрасте максимально пластичном, впечатлительном, застал я и культ сбора макулатуры, и буквально охоту за редкими книгами — какими-то детективами, Бердяевым, Ильиным, и Мастером с Маргаритой. Обладание тем или иным томом — для большинства — вполне заменяло его прочтение.

Черный рынок книг; очередь; подписка; библиографическая редкость, раритет — мир по масштабу и обороту вполне сопоставимый с какой-нибудь валютной проституцией.

Запрет на книгу и тайна книги

Хорошо помню корешки обложек собрания многотомной (десятки, сотни томов!) серии Всемирная литература — в качественном переплёте — на полках в квартире одного из родственников моего отца. Очевидно, книг тех не только не читали — не снимали с полок. Не разрешали и мне.
Так, «на сетчатке глаза» отложился неведомый, желанный, недосягаемый при том корешок. Во многих сказках (почти всегда, когда речь идёт о познаваемом пространстве) присутствует мотив запретной комнаты: герою или гостю позволено входить всюду, но вот именно сюда — запрещено (легко считываемый библейский мотив).

Гость в этом мире, я довольно быстро привил себе (так получилось!) отношение к не прочитанной книге, как не познанной женщине.Обложка может казаться привлекательной, а внутри — пустышка. И наоборот — серая, блеклая обложка вуалирует внутреннее богатство. Незнакомка манит самим своим силуэтом, буйство фантазии неконтролируемо, но что внутри — как знать?

Став художником, я довольно быстро освоился в мире собственных грез, представлений и вожделений — уже как креатор и своего рода демиург.

Искусство и так называемая действительность

Буратино думал разжалобить Карабаса тем, что рассказал ему: они с папой Карло живут н а с т о л ь к о бедно, что даже очаг в их каморке нарисован на куске холста. Здесь ключевым, очевидно, является то, что очаг в с е г о  л и ш ь нарисован, и является ненастоящим, ибо не способен давать тепла.
Но ведь изображение богини любви, высеченное из камня и выставленное в музее нисколько не сулит события любви (с нею), а  т о л ь к о символизирует его!
Да и мифы — в пересказе Куна — суть истории богов вымышленных, ненастоящих. Оставим античность, вернёмся в наши дни.

Порнографический сайт, либо журнал, вновь предлагает — как и в ветхой каморке папы Карло — лишь эрзац прекрасного тела, ищущего встречи не со мной, а с кем-то, кто остался за кадром или его вообще не было? Так ли это?

К кому же обращены (часто задом, спиной — точно, как книга, своим корешком!) вожделеющие соития прекрасные дамы разных лет?

Есть такое выражение, используемое как сильный аргумент в пользу литературы и творчества как такового: говорят, «персонажи оживают».
Как же им удается ожить?
При помощи, прежде всего, фантазии.
Таким образом, производя обложки книг, я возвращаюсь к сладостному и томительному мгновению детства, когда мир был ещё неведом для меня, литература запрещена, книги не прочитаны, а женщина — не познана. 
Предвкушение познания, той или иной встречи, самого события контакта, слияния я и предлагаю своему зрителю и коллекционеру: книги моей серии не то чтобы лишены содержания — само их содержание состоит в акте (длительного, в идеале — длящегося вечно) созерцания обложки. Подобное созерцание не то чтобы исключает возможность открытия книги, но констатирует превосходство затянувшегося мгновения над собственно а к т о м; когда снять обращенную ко мне спиной книгу с полки, раздеть, раздвинуть и начать читать — всякий раз в моей власти.

П. Быстров