Лиза Артамонова: "Самая вдохновляющая и неиссякаемая тема – это трещины в повседневности из которых мерцают нетипичные ситуации"

Художница Лиза Артамонова (род. 1988), выпускница факультета графических искусств МГУ печати, курса «Новые художественные стратегии» Института Проблем Современного Искусства (сейчас Институт современного искусства Иосифа Бакштейна), участник программы академического обмена с Университетом Голдсмитс, Лондон выбрала своим главным средством выражения графические листы. Свою графику создает без предварительных эскизов или рисунков, постепенно проявляя изображение прямо на листе. Катя Карцева побеседовала с художницей в рамках выставки «Мальчики встречают девочек» в мастерской Гоши Острецова о преимуществах полученного образования, технике работы с графикой и источниках вдохновения.

Ты получила как традиционное художественное образование, так и образование в современном искусстве. Расскажи про плюсы обоих подходов, как тебе удалось выработать компромисс между этими двумя полюсами, наметив не ученическую, а уже свою авторскую стратегию развития?

Лиза Артамонова: Плюсы схожи и заключаются в том, что в обоих случаях я училась многослойному анализу и критическому осмыслению того, чем занималась или с чем встречалась. Поэтому я бы не назвала эти подходы такими уж разными. В моем случае они стали скорее взаимодополняющими. Если же говорить о самих учебных учреждениях и о том, что я получила, то Полиграф — это как вплестись в генетическую линию, которая состоит из множества светящихся нитей, связывающую тех, кто был в начале, с теми, кто приходил после, продолжал развивать идеи и открытия, привносить своё и передавать дальше. Такая связь сквозь время и пространство с сообществом людей со схожими внутренними установками. В ИПСИ любопытным оказалась другое — это абсолютно не похожие люди, с разным бэкграндом, но объединённые одним интересом — современным искусством.

То есть Полиграф — это как встреча с себе подобными, а ИПСИ — это расширение кругозора и знакомство с тем, кто и что ещё бывает.

В ИПСИ я познакомилась с потрясающими людьми, благодаря которым расширила своё восприятие и знание о мире и настроила способность критически осмыслять и замечать связи, не лежащие на поверхности.

Оба института показали сложность и многогранность мира, но и встроили в определенную систему самоподдержания и мысленного функционирования. В каком-то смысле создали ещё одну единицу, которая взаимодействует с пространством по их правилам и в соотвествии с их вложенными идеями. Поэтому в обоих случаях, чтобы развернуться в направлении к себе и своей художественной практике мне понадобилось несколько лет, чтобы встроить и упорядочить полученные знания и внутренне выйти из-под влияния авторитетов, ограничивающих и контролирующих направления движения моей личной рефлексии.

Выбрав графику, как основной медиум, ты говоришь о том, что работаешь с бессознательным, проявляя изображение прямо на листе. Чувствуется, что здесь присутствует некая медитативная практика. Отчасти и техника, и образы, которые возникают в твоих работах близки восточной философии, культуре. Откуда возник этот интерес в твоем бессознательном и есть ли попытки сознательно двигаться в этом направлении?

По моим личным наблюдениям развитая способность к аналитическому и критическому мышлению нуждается в не менее мощном балансе — вниманию к собственным ощущениям и состояниями при восприятии объектов, произведений, людей и ситуаций. Я пришла к этому выводу после того как выявила, что когда я работала над созданием произведения используя только логическое мышление, зачастую проходила через состояние внутренний пустоты, обесточенности и нежелания вообще что-либо делать дальше. Этот подход явно не подходил мне, и я начала искать нечто, что срезонирует именно со мной.

Осознанно включать бессознательное в процесс создания графических работ я начала после того, как словами художника Павла Гришина перестала играть в игру «актуальное / неактуальное искусство».

В этом решении появился потенциал создания собственной вселенной. А ещё поиск авторского метода создания произведения, размышления о том, чем оно становится в итоге и что встроено внутрь.

Я определённо вдохновляюсь культурой и повседневностью Востока, но стараюсь делать это дозировано. Китай имеет для меня сакральное значение, потому что именно там после длительного перерыва в практике рисования, связанной с периодом обучения в ИПСИ, я интуитивно вернулась к этому процессу.

Думаю это было связано с физическим отделением себя от арт-сообщества и пространства, в которое я встроилась в период учебы.

Время, проведённое в Азии, буквально стало моей точкой отсчёта нового подхода к практике работы с листом, результатом этого стала «Китайская серия», которую я проявила на листах формата А5.

Определенно, в какой-то момент практика работы с линией на листе становится медитативной. Для достижения этого этапа крайне важно внутреннее состояние и подготовительная работа, проделанная ранее.

Под работой я подразумеваю сбор информации, впечатлений, внимательный взгляд вокруг и дальнейшее внутреннее переосмысление и комбинирование этих материалов.

Работая без предварительных эскизов, ты своего рода терапевтируешь сама себя. Какие ещё черты твоей идентичности проявляются в образах твоих рисунков?

Хотелось бы вписать в идентичность людей в худи, тюльпаны, колючие ветки, большую воду и горы, но вот гор нет рядом. Поэтому я бы сказала, что в моих работах проявляются черты идентичности пространств, в которых я нахожусь в момент создания произведений, а также фрагменты тех объектов и предметов материального мира, с которыми встречаюсь в повседневности.

Например, в моей серии «Танец для кошки», которую я нарисовала в мае этого года на подмосковной даче, можно будет увидеть символы этого пространства. Я еще не показывала ее публично, но надеюсь, что все сложится и получится это сделать в murmure.

Коллекционер может задать вопрос про размеры и тиражность твоих работ. Сперва я удивилась, что оригиналы достаточно небольшого размера. С чем это связано?

Сама по себе графика как техника тесно связана с материалом, который используется для рисования, от этого может варьироваться размер листа или иной поверхности для изображения. Есть определенные материалы, с которыми мне нравиться работать и чьи характеристики подходят под мои задачи.

Гелевая ручка делает линию равномерной толщины и качественную заливку. Похожее свойство — одинаковую толщину, могут создавать лайнеры и маркеры, но меня редко устраивает, какие у них получаются заливки. Из-за свойств этих материалов, пятна словно лежат на поверхности листа. Кисть и тушь — отличное сочетание, которое подходит для любых форматов, единственное, что меня не устраивает — это то, какие заливки получаются, неравномерные и с небольшим блеском.

• 

• 

Работа на больших форматах воспринимается мной как перформативная практика. Я иногда рисую мелками на асфальте — вместе с рукой работает все тело, движения должны быть отточенными и четкими, потому что исправление исключено.

Так или иначе, я чередую разные подходы, но в этом интервью мы говорим о моих графических работах, нарисованных именно гелевой ручкой. Сама по себе ручка — инструмент придуманный для письма. А письмо — это интимный процесс, разворачивающиеся на небольших форматах. Я пробовала их увеличивать, но, именно в сочетании с гелевой ручкой оптимальный размер листа — тот, который лежит на столе и охватывается одним взглядом. То, что получается на листе не конечно, некоторые изображения или их фрагменты, я отрисовываю в векторной программе — это даёт возможность увеличить ее до любого размера, не изменяя соотношения пропорций линий.

В этом смысле показательной является моя серия «Китайские листы», она нарисована на блокноте формата А5 гелевой ручкой, в дальнейшем — отрисована, точнее «выгравирована» в векторе, потому что это очень трудоемкий процесс, во время которого строится и корректируется каждый штрих. А следующий этап — увеличение размера изображения до 50х70 см и ручная шелкографическая печать ограниченным тиражом.

Понятие серийности же для меня тесно связано с визуальным рассказом, который выстраивается, подобно книжной иллюстрации. Разница в том, что книжная иллюстрация как произведение монументального искусства, тесно связана с текстом и должна выполнять ряд пластических задач — выстраивать разноуровневые ритмы, создавать дополнительный информационный слои и тому подобное. Я же создаю серию в формате визуального разговора о том, что резонирует со мной в моменте создания работы. Каждая следущая работа этого визуального рассказа чуть больше раскрывает предыдущую и осваивает пространство, в котором разворачиваются ситуации, проявляющиеся на листах. Это как говорить на новую тему, пока интересно, а потом переключаться на следующую.

Книжная иллюстрация — произведение монументального искусства?

Это отсылка к Фаворскому, он сравнивал работу с книгой и иллюстрацией с монументальным искусством, так как книжная иллюстрация тесно связана с архитектурой книги, шрифтом и всеми составными элементами. Это очень близко монументальному искусству, потому что барельеф и фрески тоже вписывают в пространство с учетом его остальных частей. Их нельзя просто вырвать из контекста, потому что все сбалансированно и связано пластически.

• 

• 

Расскажи, что вдохновляет тебя сейчас?

Самая вдохновляющая и неиссякаемая тема – это трещины в повседневности из которых мерцают нетипичные ситуации. Такой магический реализм, который обволакивает и делает все немного волшебным и манящим.

Еще я бы выделила тему преемственности и взаимоотношений поколений, думаю это связанно с взрослением и переосмыслением прошлого и, видимо, личным опытом родительства.

В вышеупомянутой серии «Танец для кошки» эта тема как раз проходит как сквозная. Также я часто возвращаюсь ситуации праздника, который закончился, я бы тоже выделила ее как тему. Такой мир на паузе, остались атрибуты праздника или вечеринки, но никто не веселится. Внутренний диалог остановился и персонажи созерцают себя и свои состояния в окружении обломков прошлого.

Я пригласила тебя участвовать в выставке «Мальчики встречают девочек» от своей галереи murmure, специализирующейся на женщинах-художницах. Последние годы ты была в декрете с маленьким ребенком. Ты даже указала это в своем портфолио. Значит ли это, что став матерью что-то изменилось в тебе как художнике?

В списке выставок в моем cv довольно явно не хватало нескольких лет и я поняла, что важно указать, что в это время я трудилась на фул тайме.

Декретный период и жизнь с новым человеком довольно сильно изменили мое восприятие себя и мира.

Этот период буквально перестроил мой взгляд на роль женщины в том смысле, насколько это сложный и энергозатратный процесс. Он требует полной вовлечённости и отдачи, в этом есть определенные пересечения с практикой создания произведения, но с поправкой, что нельзя сделать паузу. Но, каким бы сложным не было родительство, оно обогащает и расширяет примерно так же как и высшее образование. Открываются новые пространства для рефлексии и осознания, которые расширяют художественную практику.

Раньше основными героями в моих работах были девушки, сконцентрированные на себе, в каждую из них я буквально встраивала взгляд внутрь себя. Они были похожи на идеальные скульптуры или иконописные силуэты. С появлением ребенка на моих работах начали появляться деформированные тела женщин, буквально перекрученные и вывернутые. Через какое-то время женские тела стабилизировались вместе с моим состоянием и принятием новой жизни. Они перестали быть такими безупречными, какими были раньше, их позы стали более расслабленными и рядом с ними появился ребенок. Перестав смотреть только внутрь себя и их фокус внимания расширился.

Интервью: Катя Карцева

© Artandyou и авторы

Катя Гранова: «Учеба в Royal College of Art: культурное разнообразие и протекающие потолки»