Фаиг Ахмед: «Мое искусство возвращается к тем, от кого оно рождается»

фото: Фахрия Мамедова

Фаиг Ахмед (р.1982) — один из наиболее известных представителей азербайджанской новой волны, чье творчество сочетает традиционное ковроткачество с современным художественным мышлением и новейшими технологиями. Сохраняя национальные традиции, он разработал уникальный и одновременно универсальный художественный язык, получивший отклик у зрителей по всему миру. Хотя Фаиг работает и в других медиа — живописи, графике, видео, инсталляции и перформансе — наиболее он известен ткаными работами, которые основаны на традиционных азербайджанских ковровых узорах, которые он деконструирует и перерабатывает, чтобы создать нечто совершенно новое. Иногда его ковры приобретают трехмерное или даже кинетическое качество, смоделированные сперва в компьютерной программе и лишь потом сотканные вручную. Ольга Латышева встретилась с художником в Баку в рамках его выставки «Фаиг Ахмед: Эпоха 2011-2024» в Азербайджанском Национальном Музее Ковра.

Ольга Латышева: Фаиг, была ли у тебя ранее в Азербайджане большая выставка, охватывающая все твое творчество? 

Фаиг Ахмед: Нужно все же было, чтобы я чуть-чуть постарел (смеется). Но в Музее ковра действительно впервые удалось собрать мои работы в таком объеме, потому что обычно они перемещаются по разным странам и выставкам.

Работы Фаига Ахмеда экспонировались в Музее Ага-Хана (Торонто), Текстильном музее Университета Джорджа Вашингтона (Вашингтон), Музее Виктории и Альберта (Лондон), Национальной галерее Виктории (Мельбурн), Музее современного искусства Рима (MACRO), Музее старого и нового искусства (Тасмания) и других ведущих культурных институциях мира. Фаиг дважды участник Венецианской Биеннале (2007, 2013). Его произведения входят в постоянные коллекции Центра Гейдара Алиева (Баку), музея «Де Янг» (Сан-Франциско), Художественного музея Бирмингема (Алабама), Музея прикладного искусства и наук (Сидней), Чикагского института искусств, Художественного музея округа Лос-Анджелес и многих других. 

Название выставки «Фаиг Ахмед: Эпоха 2011-2024». Как ты сам оцениваешь эту эпоху? Это традиционный классический ковер, где каждый символ на своем месте, или это текучие, с гибкой формой, распадающиеся на пиксели?

Художник не видит свое творчество линейно. Для меня это скорее стол с хаотично расположенными на нем эскизами, и только я вижу их связь друг с другом. Так, какой-то старый эскиз может вдруг оказаться хорошей идеей. Это не временной контекст, а больше как сеть, связанная между собой. Мне сложно говорить про эпоху, но куратор выставки, Ольга Селезнева, предложила такое название. Динамика развития, как все складывалось, наверное, это виднее со стороны.

В одном из интервью ты обозначил свой творческий метод (создания ковра) как контролируемое вдохновение. Как тебе удается взрывать традиции искусства и в то же время быть хранителем культурного кода? 

Вдохновение – это феномен, который используют не только художники, хотя в искусстве мы наблюдаем это ярче всего. Ученые тоже делают открытия, полагаясь на вдохновение, а не одни лишь расчеты. Я давно практикую духовные практики, то, что можно назвать практиками сознания. Я прибегаю к ним, чтобы вызывать вдохновение, а если надо, погасить. Когда все время ходишь вдохновленный и рисуешь все подряд, это очень болезненно, даже спать не можешь.

Вдохновение, как ядерная энергия, может все разорвать, но если сделать из нее «мирный атом», она потечет в нужное русло

Что касается баланса старого и нового, то традиция ковроткачества возникла задолго до современной культуры и народов. С одной стороны, это огромные пласты истории и традиции, с которыми я работаю, а с другой — хаотическое, непредсказуемое будущее. Не знаю, как удается балансировать между такими вещами, иногда и сам думаю, что это какое-то чудо. Но это и есть задача моей жизни и моего искусства. 

Часто можно слышать от художников, что для них работа живет (существует) в процессе замысла и создания, а после завершения происходит сепарирование. Что для тебя твои работы?

Художники испытывают привязанность к своим работам, потому что это буквально часть тебя. Ты с ней жил, и никто лучше тебя ее не знает, то есть это нечто внутреннее, личное. И вдруг люди начинают это «трогать» через свое восприятие, обсуждать – ты ощущаешь это. Можно назвать это «профессиональной травмой». Я испытывал такое ощущение, но сегодня смотрю на это так — работы мне не принадлежат, я — проводник. Получаю что-то от общества и отдаю ему же. Моя задача правильно осуществить этот переход, раз уж по каким-то причинам сложилось, что эта энергия проходит через меня.

Но мои объекты значимее, чем я сам

Когда Эго художника выходит на первый план, и он думает, что произведение принадлежит только ему, то может сильно от этого пострадать, потому как нам вообще ничего не принадлежит, тем более искусство…

Твои работы вовлекают зрителя в свое пространство, оказывают сильное эмоциональное воздействие и происходит невербальная коммуникация …

Художник хорош настолько, насколько умеет чувствовать зрителя и сам быть им. Потому что он и есть самый первый зритель своей работы, ее критик и куратор. Нужно уметь видеть общество, но не с точки зрения конъюнктуры, а ощущения себя его частью. Я собираю мнения внутри себя, во мне живет публика, к которой я осознанно периодически обращаюсь, показываю что-то и слушаю, получаю обратную связь, реакцию. Не я решаю, а некоторое общество внутри меня, и если художник умеет осознанно или неосознанно с этим работать, то сможет проникать в сознание людей. Остается только это ощущение воплотить. Кажется, это самое важное, но это больше технический вопрос – artwork. Этим я хочу подчеркнуть не важность объекта искусства, а значение человека, который его воспринимает. Каким прекрасным бы ни было произведение, если его смыслы не смогут считать, то оно останется пустыми словами.

Твой проект-перформанс «Социальная анатомия», в котором участвовали более 300 человек, где ты анализируешь и препарируешь традиционное общество с помощью элементов ковра, а также научно-исследовательские проекты в Шардже в прошлом году и музее ковра в Баку в этом, изучают с помощью новых технологий паттерны восприятия публики. Это переход к новому медиа в твоем творчестве?

Порой нужно отклониться от основной линии, взглянуть со стороны, чтобы понять, вернуться ли снова или тебе скучно и уже нет продолжения. В моем случае я ждал момента, чтобы несколько вещей соединилось: и время, и мои знания, и финансовые возможности, и возможности в жизни, чтобы реализовать такой проект. Наряду с искусством меня всегда интересовала наука. Я стремлюсь понимать, как устроен мир, начиная от физики, химии и астрономии. Люблю исследовать биологию человека, особенно как работает мозг. С одной стороны, более-менее понятно, из чего он состоит, есть много инструментов для его изучения, а с другой — есть искусство, которому до сих пор сложно дать однозначное определение, особенно современному искусству. Конечно, можно рассмотреть творчество в контексте истории, региона, но посмотреть на искусство с помощью исследования мозга кажется контраверсивной задачей. 

В первую очередь, интересно взглянуть на произведение со стороны, потому что как художник я вижу и знаю искусство изнутри. Иногда меня это даже злит, что не могу быть просто зрителем. Смотрю с профессиональной точки зрения. Художники меня поймут, всегда хочется технически поправить что-то. В этом проекте для меня было важно провести научное исследование.

Была собрана команда: психологи, психиатр, нейробиолог. Мы не спрашивали ни художников, ни кураторов, ни специалистов по искусству, мы спрашивали буквально мозг, и видели не только его активность, а на что зрители смотрят, что испытывают. Мы не единственные, кто над такой темой работает, но мы впервые провели такое достаточно репрезентативное исследование: более 150 человек, из них 100 человек в Музее ковра в Баку. И так как это музей, нам удалось охватить международную аудиторию, чтобы посмотреть восприятие людей не только из Азербайджана. 100 человек – это достаточная выборка, которая дает возможность сделать первоначальные выводы и наметить, куда еще можно двигаться. В конце этого года мы завершим исследование научной публикацией.

Сейчас многие экспериментируют с технологиями AI, и подключают искусственный интеллект к творческому процессу. Ты успел поработать с таким инструментом или может быть планируешь? 

От обычного пользователя я здесь ничем не отличаюсь, например, могу попробовать сделать какой-то эскиз, но только это не всегда получается. Нужного результата с ИИ я обычно не добиваюсь, приходится все руками рисовать. Искусство намного больше, чем сегодняшние самые большие нейросети. Это кажется, что художник работает с парой медиа, но на самом деле, это огромное количество внутренних данных, которые он использует. Как, соответственно, и зритель, который понимает искусство, который может считывать его исторический и локальный контекст. ИИ очень мал, чтобы понимать наше искусство.

Люди – сложные существа, а современное искусство как раз показатель, насколько

Поэтому только кажется, что мы слабее, пока рано говорить, что ИИ мог бы создать что-то выходящие за рамки. 

А есть такое произведение, которое тебя как художника полностью устраивает, и ты ничего не хотел бы добавить-убавить?

Единственное, что сейчас приходит в голову — это «Черный квадрат» Малевича. Настолько это цельная работа, одновременно простая и емкая, и весь контекст — красный угол, где Квадрат был выставлен, — все здесь идеально. И это в хорошем смысле слова «бесит», потому что это идеальный барьер.

«Черный квадрат» — для меня постоянно вдохновляющее, ведущее вперед произведение

Но его возникновение — большая историческая редкость, а именно переход от одной эпохи в искусстве к другой. Хотя это произведение, которой вписалось бы в любую часть истории искусства, потому что не имеет временного контекста. Но оно было сделано в свое время.

⁠Сейчас мы наблюдаем смену беспрекословного доминирования западного контекста в современном искусстве, где оно и зародилось, и ощущается сильная энергия Востока и Азии: биеннале в Стамбуле, Арт Дубай, Бухара, Фриз Сеул, Арт Базель Гонконг и др… Биеннале в Венеции в прошлом году ориентирована была на многообразие культурного кода в совриске. Ощущаешь ли ты это как-то в моменте: интерес кураторов, коллекционеров к Востоку?

Думаю, еще рано Запад списывать. У него есть такое преимущество, как история, потому что современное искусство как раз оттуда пошло. То, что на Биеннале в Венеции проходит что-то интернациональное, как раз констатирует силу Запада, который до сих пор Центр, откуда можно рассматривать мир с разных сторон. Тогда как Восток – это по-прежнему региональное, или о самом себе. Конечно, центры восточного искусства очень дерзкие, там огромное количество ресурсов, больше, чем которые Запад выделяет. Восток и Ближний Восток, Азия в целом, если еще отдельно Китай, Корею рассмотреть, есть несколько центров, которые могут действительно создавать новые волны в искусстве. Эти территории очень интересны и мне самому.

Я рассматриваю азиатскую эстетику современного искусства как отдельную тему, на которую стоит обратить внимание, потому что мы может быть были слишком сосредоточены на западных контекстах, языках, которые там разрабатывались, и это просто стало скучным. В каком-то смысле Запад уже давно истратил свой потенциал. Сейчас там тоже пытаются вернуться к своим истокам, но это уже не выглядит так круто, как, к примеру, китаец, который вдруг в каком-то селе открыл новый материал и начал из него делать то, что еще не видели. Тут может быть иранец, азербайджанец, неважно, те регионы, которые пересматривают свою традицию, свою историю. Но так как Восток все-таки общество традиционное, сложно языком искусства «играть» с этим прошлым и пересматривать его через формы современного искусства. 

Но у тебя как раз получается …

Это получается потому, что как бы странно это ни было, азербайджанское общество насколько традиционное, настолько и толерантное. Я получаю много критики, не меньше, чем похвалы, что это портит имидж ковра, который был сложен тысячелетиями. Дело тут не во мне и моих работах, а то, что они создают диалог, когда одни говорят: «Это хорошо, давайте пересматривать», а другие: «Нет-нет, пересматривать будем что-то другое, а традицию оставим в покое». Внутри этого диалога уже не о моих работах идет речь, а о тех вопросах, которые существуют в обществе.

Искусство важно, так как оно создает контексты, через которые общество может говорить о том, что табуировано или никто не знал, как об этом говорить. Художник может обозначить и найти язык, которым говорить о сложном. 

Но то, что, скажем, есть Дубай, где есть уже региональный пересмотр того, что вообще на Востоке происходит, или то, что в Узбекистане происходит, в других центрах, в Азии, — это тоже важно.

Мы переходим в другой мир, в котором не доминирует западный контекст или идущий с Запада месседж, а формируется новая форма глобальности. Все имеют свои позиции, сильные и слабые стороны. И как будто мир к этому и движется сегодня, создаются разные балансы в разных центрах.

Арт-сфера в Дубае: опыт проектов и построения комьюнити с галеристами и коллекционерами. Читать далее.

По твоему мнению, современные азербайджанские художники интегрированы в международный и внутренний арт-рынок?

Современное искусство – это глобальный язык. Мы, локальные художники, можем говорить о регионе, но через современный язык искусства можно быстрее схватывать региональные вопросы, чем читать статьи о том, что происходит в какой-то части мира. В этом плане наши художники вполне вписываются, считываются и международной публике интересно посмотреть через эти перспективы тоже. Я бы не отличил современного азербайджанского художника от какого-то другого международного автора.

Но арт-рынок – это совершенно другое, это про экономические отношения между странами и регионами. Поэтому искусство напрямую зависит от этого, в каком регионе ты физически находишься, как он сотрудничает с экономической частью мира. И в этом плане в Азербайджане не очень хорошая ситуация, она не глобальная. Есть, конечно, художники, которые представлены в международных галереях, участвуют в важных международных выставках и так далее. Я много лет над этим работал. Никто меня этому не учил, как говорится, жизнь научила. Но были умные люди, включая Айдан Салахову, которая подсказала, как действовать не только, чтобы тебя оценили как художника, но и в плане продвижения, нетворкинга.

Современный художник – не тот, кто что-то делает в мастерской, и вдруг появляется богатый меценат, который все обеспечивает, — не бывает такого. Художник сегодня – это менеджер, который должен хорошо организовать свою работу. У меня работает команда из нескольких человек, она периодически разрастается или уменьшается, и это очень важно. Если смотреть только творческими глазами – художник сразу проиграет. Мир искусства намного жестче, чем кажется со стороны.

Командная работа имеет большое значение: один в поле не воин – это очень про мир искусства

Важны человеческие качества, например, делиться. Как только я продал свою первую работу, я ничего не положил себе в карман, не купил, а вложил это в продакшен своих работ, и после следующей – то же самое, потом стал делиться с людьми, которые со мной работают. Первый мой близкий соратник и ассистент – это Ольга Селезнева, с ней у нас получилось далеко продвинуть то, что я делаю. 

Делиться важно и в эмоциональном плане. Это команда, тут не ты главный, у лидера, конечно, есть своя роль, но необязательно быть впереди, иногда надо сзади или в середине. Например, к данной выставке я вообще никакого отношения не имел. И мне это очень нравится, нет иерархии. Художник как актер, который может сыграть любую роль в жизни, меняя личности. Ты либо становишься многоличностным, либо застываешь на одном месте. Мир очень быстро меняется: пандемия, война, что-то еще, и надо уметь быстро меняться самому. Чтобы сегодня быть художником нужно много чего в себе разрабатывать, и если честно, я устаю тоже от этого, иногда хочется быть просто дурацким художником.

Чтобы ты сейчас сказал Фаигу двадцатилетнему и шестидесятилетнему?

Двадцатилетнему: «Ты все делаешь правильно, продолжай также». У шестидесятилетнего спросил бы, правильно ли, что я сейчас делаю и, может быть, во что вкладываться… Шучу, конечно. Я счастливый человек, со всеми минусами, которые могут быть. Если что-то поменять, то и остальное изменится и неизвестно в какую сторону. Если я сегодня счастлив, значит, все правильно было. Так что я сказал бы: «Молодец, чувак!»

Ждете, когда вас заметят? Кураторы рассказывают, как начинающему художнику добиться признания