Еще совсем недавно врач и завсегдатай небезызвестных домов были единственными из смертных, кто, каждый по-своему, мог знать наготу. Разумеется, в какой-то мере была доступна она и любовникам; однако, если человек пьет, это отнюдь еще не значит, что он является истинным знатоком и ценителем вин. Для художников же нагота испокон веков была тем, чем для поэтов и писателей любовь — главным источником вдохновения. Нагота была чем-то сакральным и, значит, нечистым. Ее допускали в статуях, порой — с известными оговорками.
Древнегреческие статуи. Идеал красоты. Читать далее.
Почтенные личности, которые шарахались от живой плоти, восхищались ею в мраморе. Все смутно чувствовали, что ни Государство, ни Закон, ни Школа, ни Религия — ничто серьезное не сможет функционировать, если вся истина предстанет взору. Судья, священник, учитель равно нуждаются в облачении, ибо их нагота уничтожила бы то непогрешимое и нечеловеческое, что должно выражаться в фигуре, воплощающей некую отвлеченность.
Нагота, одним словом, представлялась в умах двумя лишь значениями: то была она символом Красоты, то — символом Непристойности. Но для живописцев натуры была она вещью первостепенной важности. Чем стала любовь для повествователей и поэтов, тем была нагота для художников формы; и как первые находили в любви бесконечное разнообразие способов для проявления своих талантов — от самого вольного изображения людей и действий до самого отвлеченного анализа чувств и мыслей, так — от идеального тела до самых реальных обнаженных фигур — художники обрели в наготе мотив, свой по преимуществу.
Ясно чувствуешь, что, когда Тициан созидает чистейшие формы Венеры, нежно покоящейся на пурпуре в полноте своего совершенства богини и писанной вещи, писать для него значит ласкать, значит связывать два блаженства в одном высочайшем акте, где владение своей волей и своими средствами сливается с целостным овладением Красотой.
Тициан «Венера Урбинская» 1538
Рембрандт знает, что плоть — это грязь, которую свет обращает в золото. Он приемлет — берет то, что видит; женщины у него такие, как есть. Находит он, впрочем, лишь тучных и изможденных. Даже немногие красавицы, которых он написал, прекрасны, скорее, какой-то эманацией жизни, нежели совершенством форм. Его не пугают ни грузные животы с пухлыми и оплывшими складками, ни грубые руки и ноги, ни красные, налитые кисти, ни чрезвычайно вульгарные лица. Но эти зады, эти чрева, эти сосцы, эти мясистые туши, все эти дурнушки, эти служанки, которых из кухни он переносит на ложе богов и царей, — он их пронизывает или ласкает солнцем, известным ему одному; он, как никто, совмещает реальность и тайну, животное и божественное, самое тонкое и могущественное мастерство и самое бездонное, самое одинокое чувство, какое когда-либо выражалось в художестве» Поль Валери
Рембрандт «Вирсавия с письмом Давида» 1674 г.
А вот Веласкесу – величайшему художнику всех времен и народов, выпало на долю жить в то время, когда в Испании церковь была очень строга и влиятельна, в частности, изображать нагое тело было запрещено, и никому из испанских художников это не позволялось. Но Веласкесу удалось, воспользовавшись привилегированным положением придворного художника и покровительством короля, хоть однажды написать обнаженное тело. Его Венера разительно отличается от ее бесчисленных итальянских, французских, фламандских аналогов – она легкая, гибкая, с тонкой талией, божественного и мифологического в картине очень мало. Возможно, на картине изображена любовница Веласкеса итальянка Фламиния Тривио, после их краткосрочного романа родившая от него сына. Эта картина, в некотором роде, портрет на память своей возлюбленной.
Веласкес «Венера с зеркалом» 1657
Обнаженное тело по канонам академической школы всегда писалось достаточно идеализированно, с безупречно выписанной гладкой кожей теплых цветов, в четко продуманной эффектной постановочной позе. Данная традиция была нарушена Ренуаром в 1875 году, когда он написал свою «обнаженную в солнечном свете». На теле девушки расположенной в тени листвы, играют солнечные блики и рефлексы, отбрасываемые листвой – типично импрессионистическая задача — уловить краткосрочный момент. Безусловно, шокированная смелостью этой картины, публика и критика была в негодовании – блики и рефлексы критика обзывала трупными пятнами на разлагающемся теле.
Ренуар «обнаженная в солнечном свете» 1875 г.
С традициями прошлого, канонами и условностям порывает и Дега, изображающий своих обнаженных в разных естественных позах и движениях. «Красота должна быть характерной», — говорил он. Движения обнаженной женщины наиболее откровенны и непосредственны лишь во время купания наедине с собой. Поэтому излюбленной темой в изображений обнаженной натуры стали «женщины за туалетом» — во время принятия ванной, вытирания полотенцем, то есть в моменты, когда те совершенно не заботятся о необходимости принимать изящные и грациозные позы, столь распространенные в живописи прошлого. «Всю свою жизнь Дега ищет в Наготе, наблюдаемой во всех ее обличьях, в фантастическом множестве поз и в самый разгар движения, единую систему линий, способную формулировать данное состояние тела с максимальной точностью и в то же время с предельной обобщенностью. Ни к изяществу, ни к зримой поэзии его не влечет. Его создания звучат приглушенно. Чтобы определенные чары воздействовали, захватывали, овладевали палитрой и водили рукой, надлежит оставить в работе какое-то место случайности…» Поль Валери
Эдгар Дега «Таз» 1885 г.
