В галерее Е.К.АртБюро проходит выставка Марины Мавропуло «На-Гора» памяти художника Андрея Филиппова. Для проекта в Е.К. АртБюро Марина Мавропуло создала семь произведений на холсте. Пять из них — реконструкции воспоминаний и впечатлений о совместных путешествиях — были исполнены по фотографиям Андрея и Марины, когда-то отобранным ими для дальнейшей работы. Еще две — полотно «На-гора», давшее название выставке, и масштабная работа «12.07» были созданы в память о художнике. В беседе с нашим обозревателем Еленой Рубиновой Марина Мавропуло рассказала о том, как она решилась сделать этот проект, о совместной работе с мужем, о том, как в его творчестве развивалась «орнитологическая» знаковая система и почему название выставки — это символ метафизического поиска, который всю жизнь вел Андрей Филиппов.
Насколько я знаю, значительная часть работ на этой выставке – это история ваших паломничеств и путешествий, которые вы восстановили и написали. Как вы решились на такой психологически сложный проект?
Марина Мавропуло: С одной стороны, это, действительно, потребовало большого напряжения, а с другой стороны, была радость осуществить то, что Андрей задумал. Что-то он не успел реализовать и первое, что я решила сделать, еще не загадывая, последует ли серия, а тем более выставка, была работа«Покой и воля». Так иногда случается, что сначала приходит название, а потом ищется подходящее изображение. На самом деле, последние три-четыре года Андрей обдумывал, какое изображение может подойти этой фразе. Незадолго до его ухода мы нашли колымские фотографии, и одна из них, на которой запечатлена природа зоны вечной мерзлоты, послужила эскизом для этой живописной работы. Андрей родился в Петропавловске – Камчатском, а я, прежде чем приехать в Москву, чтобы продолжить образование, жила в Магадане, закончила там школу. Так что и для меня виды Колымы и Дальнего Востока — любимые пейзажи.
Андрей Филиппов
- 1959 — родился в г. Петропавловск-Камчатский.
- 1976-1981 — учился в Школе-студии МХАТ на постановочном факультете
- 1982-1984— был активным участником выставок московской галереи APTART
- 1990-е — занимался организацией «Клуба авангардистов»
- В конце 1980-х принимал участие в первых легальных показах актуального русского искусства за рубежом, на которых его эмблематические инсталляции приобрели статус символов независимого искусства из СССР.
- 2015 — лауреат премии Кандинского.
Работы вы писали в основном по фотографиям и архивам? Или были какие-то эскизы, скетчи?
С эскизами оказалось сложнее. Первое время мы брали краски, тушь, но потом фотография технически стала настолько удобным и компактным способом, что вытеснило все остальное. После кончины Андрея я поняла, что надо, прежде всего, сделать то, о чем мы часто говорили. И вторая работа, за которую я взялась — «Афон» — была для Андрея не менее важна, чем «Покой и воля». Первоначально это была его фотография, которая когда-то даже выставлялась. Мы вместе поехали в Уранополис. Известно, что женщин на Афон не пускают, и я ходила вдоль сетчатого забора и на пристань, встречать паром с паломниками. Считаю, что я тоже там побывала, мне все это тоже очень близко. Я решила попробовать написать этот сюжет, и поняла, что получилось. Это вдохновило меня, чтобы продолжить.
Какие еще паломничества и путешествия были наиболее важными для вас и для Андрея?
Их было множество, и после поездок каждый раз набирались фотографии, причем не друг друга, а именно природы и мест, которые мы посещали. Если говорить о традициях, то каждый год мы семьей, а часто и с друзьями, ездили в Крым. Наше любимое место – мыс Тарханкут, самая западная оконечность полуострова, где прекрасные романтические места. А из знаковых стран, это, прежде всего, Греция. Надо сказать, что на Афон стремится каждый православный человек. Андрей бывал там не раз, но впервые побывал там в начале 2000-х чудесным образом: они поехали с Костей Звездочетовым без специального разрешения для паломников, и тем не менее они туда попали. Кроме того, мы много лет дружили с Марией Цанцаноглу, директором музея современного искусства в Салониках (прим. музей МОМus, создан в 1997 году. C 2006 года его возглавила доктор Мария Цанцаноглу, специализирующаяся на исследовании русского авангарда), и часто приезжали туда не только на выставки и биеннале, но и просто в гости. У меня в роду есть греческие корни, и это, наверное, тоже объясняет такое притяжение …
из семейных архивов
- 1957 — родилась в г. Липецке;
- 1980 — окончила театральное отделение МХУ Памяти 1905 года;
- 1980-е — работала художником-декоратором в Музыкальном театре им. Натальи Сац.
- Как современный художник была экспонентом проекта «Новое начало/ Современное искусство из Москвы» в Кунстхалле города Дюссельдорфа и проекта по итогам резиденции в выставочном зале района Гольцхайм в том же городе.
- 1985 — стала женой художника Андрея Филиппова.
Греция – это ведь не только античность, но, можно сказать, и колыбель православия, и колыбель цивилизации ….
Колыбель – очень правильное слово. Одну из работ, представленных на этой выставке, я сначала так и хотела назвать, но потом подумала, что может быть не всем понятно и выбрала геометрический символ радуги. Фотографию я тоже нашла у Андрея в архивах. Сделана она была, когда шесть лет назад Андрей и другие художники группы «Купидон» поднялись на гору и лепили там горшки (прим: творческое объединение «Купидон» существует с 2008 года. Все три художника — А Филиппов, Ю. Альберт и В. Скерсис — выдающиеся представители московского концептуализма. С 2011 года к ним примкнул П. Давтян). И хотя к этому моменту все они жили в разных странах, Греция служила местом встречи единомышленников. Так что, несмотря на разность судеб и жизнь, эта страна их собирала. И вот эта радуга из двуглавых орлов, на мой взгляд, придает оптимизм, радует и вселяет надежду …
Полотно «На-Гора», давшее название всей экспозиции, — это скорее символ метафизического поиска?
Сделав первые две работы, я поняла, что можно продолжать, но сначала надо все это вытащить на поверхность – их каких-то записей, архивов, воспоминаний. Поднять – и осуществить. Фраза – «на-гора», которая обычно ассоциируется с добычей руды, определила мое состояние. А потом и осталась. Меня поддержал Виктор Скерсис, друг и коллега Андрея, с которым они продолжали тесное общение до последних дней, несмотря на расстояния их разделявшие. Он тоже считал, что название подразумевает широкое толкование и перекликается с другими известными Андрюшиными проектами “Веерное отключение”, “Забор воды”. А гору я написала по фотографии, сделанной в Метеорах, удивительном месте на севере Греции, где монахи поселились на неприступных вершинах между небом и землёй (прим: метеор в переводе с греческого – «парящий в воздухе»).
«… там много смыслов: шахта, и черный труд, и черный уголь рожденной светом прошедшей жизни, но скрытый в глубине до времени и вот возвращающийся, поднимающийся на свет, на верх, на-гора.»
В. Скерсис
Когда вы встретились с Андреем в 80-е годы, работая в театре, он уже был в кругу художников андеграунда? В одном из своих интервью он говорил, что это было «дыхание другого искусства»…
Мы познакомились в начале 1980-х в детском музыкальном театре им. Натальи Сац, когда он только открылся в новом зданиии кудапосле художественного училища 1905 года, пришла сначала я, а на следующий год Андрей, закончивший школу студию МХАТ.Какое-то время мы работали вместе, нонадо сказать, что Андрей довольно быстро ушел из театра, потому что это требовало много сил, любви к театру, а у него уже в то время были другие интересы. В это время, в начале 1980-х, открылись новые возможности, потом начались выставки в разных странах….
«Другое искусство» уже вовсю разворачивалось, а работа в полиграфии куда лучше сочеталась с независимыми проектами, которыми занимался Андрей, как и многие его единомышленники и коллеги – Юрий Альберт, Вадим Захаров, Никита Алексеев… Был невероятный всплеск интереса к неофициальному советскому искусству…
из семейных архивов
Что для вас значила работа в театре?
В театре были прекрасные по оснащению живописные мастерские. Мне нравилось писать огромные полотна, а зачастую и расписывать декорации, которые я же и придумала. Раньше в театре не было жесткого разделения на исполнителей и постановщиков. Легендарный Федор Федоровский (прим. русский, советский театральный художник, главный художник Большого театра (1929—1953) сам писал в мастерской театра. Сейчас художники -постановщики редко вообще владеют кистью, а подчас и не представляют, как можно реализовать тот или иной замысел. Что такое вообще театральный художник? Он должен не только уметь работать с пространством, но прежде всего понять, что хочет режиссер – его идеи, мысли и как это можно реализовать художественными средствами. Постановщик придумывает концепцию, а пишет, особенно в традиционном музыкальном театре – балет, опера, именно художник-декоратор-исполнитель.
Умение понять творческий замысел другого человека, я думаю, пригодилось мне в жизни с большим художником.
из семейных архивов
Как складывалась ваша совместная работа с Андреем? Насколько было принято допускать друг друга в художественные вселенные? …
Взаимопонимание у нас было всегда, но поначалу я достаточно мало участвовала в творческих начинаниях Андрея: были маленькие дети, я продолжала работать в театре и как художник-исполнитель, и как постановщик. Андрей всегда радовался, когда я могла ему помочь и полностью мне доверял: с тканными работами, с аппликацией, в чисто живописных вещах. В театре я освоила шитейную науку. Работы-штандарты из серии «Неба!», вымпелы из серии «Лиры и трубы» были сделаны нами совместно. Коллеги-художники иногда ему даже завидовали, что жена не только понимает, но и может участвовать в реализации его идей. А от его идей я приходила в восторг. Наверное, в том числе и поэтому, я в него влюбилась.
из серии «Лиры и трубы»
Кроме живописных полотен на нынешней выставке представлены и объекты, в том числе реплика объекта, который вы делали совместно. Что это была за история? Как удалось восстановить эту работу?
Подушечка – объект с авторским имперским двуглавым орлом была сделана для выставки «Шизокитай» в 1990 году – это была одна из первых мощных постперестроечных выставок в Москве. Внутри находился чай – это же Шизокитай! Орёл реанимируется десятью жемчужными игольчатыми булавками. Потом работа выставлялась в Рейкьявике, и там Андрей ее кому-то подарил. Он давно хотел ее восстановить, но так получилось, что я сделала это уже без него. Сохранились фотографии, хотя я хорошо помню, как шила эту аппликацию больше четверти века назад. В нынешней подушечке чай, кстати, действительно китайский. Кроме этого объекта, в экспозиции есть еще две работы из серии «Лиры и трубы». Я вспомнила, что были еще стихи, и нашла их в его записках — не все они были когда-то реализованы. Может быть он считал, что они не доработаны и отложил их. Предыдущие работы этой серии были на красном фоне. Я решила продолжить эту серию стихов на бирюзовом фоне , но шрифт остался прежним, как бы написан Андрюшиной рукой …
Когда у Андрея зародился такой глубокий интерес к истории – Византии, Риму, античности? Такой поиск шел постоянно или были моменты, когда что-то подстегивало, давая новый импульс в творчестве?
Зародилось это, как я понимаю, у него в школьные годы – он не раз говорил, что интерес к истории, в частности к античности, был у него с той поры. Как выяснилось позднее, книга «Легенды и мифы древней Греции» была настольной и у меня, и у него. Другое дело, что это тоже шло этапами – в юности он увлекался идеями анархистов, потом конечно, рассказывал об этом с юмором. Когда мы познакомились, он уже был верующим православным человеком, глубоко мыслящим и наделенным колоссальной интуицией. Мне кажется, что именно благодаря изучению истории в сочетании с интуицией, он пришел ко многим своим художественным решениям.
Лозунг «Риму — Рим!» появился у него, когда ничто еще даже не предвещало перестройки.
Многие удивлялись его провидческому дару. Он поднял «на-гора» идеи византинизма, рассвета и падения цивилизации. В записях Андрея я нашла очень важный листок, на котором еще в начале 80-х он определил свой творческий метод.
рукописный фрагмент
При всей вовлеченности Андрея в коллективное творчество (это и арт- объединения, и кураторство), он всегда говорил о своем и на своем особом языке. Как родилась его “орнитологическая” знаковая система ? Как она развивалась и менялась?
В 1986 году Андрей начал серию работ Populus Romanus, в которой часто авгуры (жрецы) часто гадали по полёту птиц, а два года спустя написал «Шапку Мономаха» — на переднем плане действительно изображена шапка, а на заднем – парящие орлики. Это было, пожалуй, первое его изображение отдельно летающих орлов в небе. Потом появился летающий объект – огромный деревянный молоток с хвостом из банного веника, а в качестве крыльев — серпы. Первый раз эта работа экспонировалась на выставке «Москва – третий Рим» (1989 г., куратор Виктор Мизиано) в Риме вместе с инсталляцией «Тайная вечеря».
Вообще, Андрей всегда отдавал предпочтение трехмерным вещам, а не живописи, и если была возможность, больше тяготел к объектам. Такое мышление было для него органично. Из этого объекта выросла первая ласточка, которую он скрутил из двух молотков и двух серпов. Его любовь и интерес к Риму тоже способствовала возникновению этого языка. В этом городе птицы по осени часто собираются в многочисленные стаи. Серия «Ауспиции», одна из важнейших для него серий возникла в начале 1990-х. В ней и появились первые тексты — криптограммы — конструкции.
То, что ученые и политики долго анализируют, художник схватывает одной метафорой. Как вам это видится с высоты сегодняшнего дня?
Любовь к истории и колоссальная интуиция, в этом был ключ. Он многое предвидел, переживал происходящее.
Андрей Филиппов все же автор арт-рынком признанный, не может ли такой проект стать триггером подделок?
Было бы любопытно на это посмотреть.
Как бы Андрей отнесся к нынешней выставке?
Мне кажется, он был бы счастлив.
© artandyou.ru и авторы
