В настоящее время слово «кураторство» давно покинуло мир музеев и стало теснейшим образом связано с бизнес-средой. Сегодня оно в ходу повсеместно — от арт-галерей до дата-центров и от супермаркетов до социальных сетей. А еще оно является единственным возможным ответом на вопрос, как нам жить в эпоху, главная проблема которой заключается в переизбытке всего.
Майкл Баскар — писатель, издатель цифровых книг. Его сфера деятельности лежит вне арт-институций, но он подмечает актуальность кураторского подхода в любой сфере нашей жизни. Автор называет кураторство интерфейсом современной потребительской экономики. Когда дело доходит до отбора, принципы кураторства приходят нам на помощь, неважно в организации бизнеса или досуга. Баскар говорит и о кризисе творчества в традиционном понимании. Если раньше мы просто творили и потребляли, то теперь посредники (кураторы, диджеи, редакторы, блогеры и т.д.) играют большую роль, чем когда-либо. Баскар также выделяет хорошее и плохое кураторство, поднимает тему алгоритмического, цифрового кураторства в эпоху нейросетей и искусственного интеллекта.
Таким образом, в книге автор пишет не столько про специфику кураторства в музейном или биеннальном понимании, а про кураторское видение, как способность быть конкурентным.
С разрешения издательства, публикуем фрагмент из главы 6 «Составляющие кураторства».
Кураторскую работу не так-то просто разглядеть, потому что границы ее расплывчаты и постоянно смещаются. Никогда до конца не ясно, что кураторство, а что нет, какой материал курирован, а какой нет. Может, это просто куча всего вперемешку, а может — дотошно систематизировано. Посередине серая зона, где не так легко выделить элементы, ставшие объектом кураторской работы, и найти ее практическую пользу. Это одна из причин, по которой от кураторства как от подхода легко отмахнуться: слишком размыто, слишком туманно для организаций, которым нужны быстрые и осязаемые результаты. Но в этом также кроется и сила. Взяв за основные принципы отбор и организацию, мы получим легко определяемую базу для кураторской деятельности. Вокруг нее возникает нечеткая, но мощная полутеневая область, где действуют составляющие кураторского подхода, как я их называю. Это и целые отдельные принципы, и побочные эффекты, и влияние их может быть огромным, если правильно понять и посмотреть на них в более широком контексте кураторской работы в ситуации перенасыщения. Они проникают в такие области и затрагивают такие проблемы, которые обычно считаются далекими от кураторской деятельности. Они добавляют ценность, причем в самых разных обстоятельствах — хоть при выборе пенсионного фонда, хоть при организации домашнего пространства. Составляющие кураторского подхода можно найти в зонах пересечения с другими методами, стратегиями и дисциплинами — от проектирования товаров до редактирования текстов, от классификации биологических видов до старого доброго литературного творчества. Здесь нет четких разделительных линий, но именно такое хамелеонское качество делает кураторскую работу столь полезной. Составляющие кураторского подхода — это его благоприятные внешние последствия. Они же — принципы, которые применяются в кураторстве. Сказать, что мы должны отбирать и оформлять, — это одно, совсем другое — сказать, как и почему мы должны отбирать и оформлять. Составляющие кураторского подхода — это результаты, которых мы хотим добиться, цели кураторства, но заодно и мотивация, путь и переход в другие сферы. И то, почему мы выбираем, и что происходит, когда мы это делаем. Список, конечно, далеко не полный. В некоторой степени каждый, кто занимается кураторской работой, будет искать и находить собственный набор факторов, ее составляющих. Ниже приведу несколько примеров и расскажу, почему они важны как никогда.
Photo by Alex Block
СОКРАЩЕНИЕ И УТОЧНЕНИЕ
В собрании Британского музея, как вы помните, насчитывается около восьми миллионов предметов, из которых одновременно бывают выставлены не более 80 тысяч. Ясно, что невозможно обозреть все восемь миллионов вещей, даже если посвятить этому всю жизнь. Средний посетитель даже и 80 тысяч по достоинству оценить не сможет. Вы приехали в Лондон на выходные, и если вы потратите на каждый из этих экспонатов только 10 секунд, на все про все вам понадобится 222 часа. Тут даже музейным завсегдатаям сил не хватит. Так что отбора, в результате которого остается 80 тысяч предметов, недостаточно. На самом деле средний посетитель музея скорее всего решит серьезно ознакомиться за один визит примерно с восьмьюдесятью экспонатами. Но он не захочет посмотреть просто любые восемьдесят: чаще всего люди жаждут увидеть все самые лучшие, самые важные, самые знаменитые, самые поучительные и красивые восемьдесят предметов из коллекции (хотя все равно трудно решить, какие именно и почему должны таковыми считаться). В этом и заключается ключевой принцип и результат отбора. Выбирая, вы сокращаете, отсекаете все лишнее, исключаете, говорите «нет». Но не бесцельно. Отсекая лишнее, вы совершенствуете то, что остается. Кураторский отбор никогда не сокращает просто так — он очищает. Все много раз слышали эту мантру: лучше меньше, да лучше. В книгах и статьях по бизнесу, на конференциях и симпозиумах нам рассказывают, что жизненно важный принцип современного мира заключается в том, чтобы производить меньше. Согласен. Но меньше — не всегда автоматически значит лучше. Только с помощью кураторского подхода, который предполагает совершенствование через отбор, можно добиться, чтобы стало по-настоящему лучше. Нет смысла призывать мир производить меньше, если это «меньше» не будет обдуманно. Нет смысла снижать количество, не очищая оставшееся. Поскольку кураторский подход строится на экспертном отборе с четкими целями, он помогает обеспечивать, чтобы сокращение и конкретизация происходили синхронно. Меньше не становится лучше просто так. Кураторство делает меньше, да лучше. Кураторы в Британском музее благодаря своим экспертным знаниям и навыкам могут сказать: если вы собираетесь посмотреть всего восемьдесят или даже восемь экспонатов, то посмотрите эти; их вы точно больше нигде не увидите, они приведут вас в восторг и поразят воображение. Бог с ними, с обычными глиняными черепками, которые можно увидеть по всей Европе, лучше посмотрите на статую с острова Пасхи или шахматы с острова Льюис. Кураторы не просто делают отбор, чтобы как-то систематизировать коллекцию. Их работа — многотрудная «возгонка», тщательная фильтрация, которая создает впечатления для посетителей. По этим принципам сегодня работают не только музейные кураторы. Команды спецов, разрабатывавших флип-камеру или айфон, потратили многие месяцы, чтобы убрать лишние кнопки. В рамках этой задачи им нужно было ответить на простой вопрос: сколько кнопок можно разместить на устройстве? Чем меньше кнопок, тем оно удобнее. Но ведь разработчики не просто избавлялись от кнопок. И флип-камера, и айфон кардинально изменили пользовательский опыт в категории товаров, в интерфейсах которых всегда было непросто разобраться, что отпугивало многих потенциальных покупателей. Лишнее отсекалось для того, чтобы создать рынок.
Кураторский подход вписывается в более широкий экономический алгоритм сокращения и усовершенствования. За последние несколько десятилетий мы начали ценить то, чего нет, и строить на этом бизнес. В Калифорнии, например, рынок энергетики был реорганизован таким образом, чтобы учитывать неиспользуемую энергию — «негаватты» — в качестве стимула. Негаватты начинают накапливаться после того, как в домах, например, устанавливаются энергосберегающие лампы. Большинство энергетических компаний генерируют прибыль благодаря увеличению энергопотребления и, таким образом, поощряют более активное энергопотребление. Негаватты опрокидывают стандартное уравнение и служат для вознаграждения компаний, которые энергию экономят. Благодаря этому изящному решению и потребители, и энергокомпании — причем уже не только в Калифорнии, но и в Техасе, Коннектикуте и Джорджии — получают вознаграждение за экономность. Чтобы повысить эффективность энергопотребления, за единицу измерения была принята категория, которая как бы не существует. Владельцы люксовых брендов еще ярче осознали, насколько их ценность зиждется на эксклюзивности. Обеспечение максимальной выручки — это непреходящий соблазн. Продавай больше сумок и обуви, зарабатывай больше денег. Но если с такой моделью чуть переборщить, она станет деструктивной. Бренды в один момент могут потерять свою эксклюзивность и стать вездесущими, а желание обладать ими мгновенно пропадет. Каждый непроизведенный товар укрепляет имидж элитарного бренда и этим ценен. Поэтому, например, компания Ferrari активно сбавляет обороты. Ее президент Лука ди Монтедземоло объявил в 2013 году, что компания сокращает производство с 7318 единиц до менее чем 7 тысяч, то есть поступил, по сравнению с любым другим топ-менеджером из автомобилестроительной отрасли, с точностью до наоборот. Он четко объяснил журналистам свои доводы: «Эксклюзивность Ferrari — фундамент ценности нашей продукции. Мы продаем мечту, а не что-то обыденное». Получается, что в основе этой мечты — машины, которых нет и никогда не будет. Один из моих любимых примеров, иллюстрирующих этот принцип — таблетки для посудомоечных машин. Когда-то мы покупали большие картонные упаковки порошка. Потом разработчики придумали хитрый трюк: они стали фасовать порошок в небольшие таблетки, состоящие из двух слоев разного цвета, каждый из которых выполнял свою задачу. Еще поразмыслив, они нахлобучили на таблетку красный шарик. В сухом остатке: объем продаваемой продукции существенно снизился, а денег она начала приносить намного больше. При этом продукт стал стоить дороже, то есть снижение объемов имело смысл даже в случае с таким прикладным и обыденным делом, как мытье посуды. Кураторский подход — часть такой экономики сокращения объемов. Когда вы что-нибудь совершенствуете, отсекая лишнее, — это в некотором смысле и есть кураторство. Независимо от мотивации — стремления обеспечить устойчивое развитие, эксклюзивность предложения, повышение эффективности или качества, — сокращение и конкретизация стали неотъемлемой чертой современного бизнеса, которую невозможно игнорировать. Как издатель я наблюдаю выгоду от сокращения и уточнения каждый день. Мы называем этот процесс редактурой. В издательства присылают бесчисленное количество книг с невероятным потенциалом, но они могут оказаться напыщенными, или затянутыми, или слишком претенциозными, или набитыми ненужными отступлениями. Выгода от редактуры — в том, что редактор выбрасывает из книги. Переписывать заново или даже серьезно переделывать их обычно не надо, надо лишь сократить и оставить все хорошее. Сами авторы почти никогда не могут объективно оценить, что нужно сделать с их книжкой. И тогда в дело вступают редакторы. Более того, редактору требуется время, чтобы отточить навык, редактор должен погрузиться в текст целиком, прочитать его несколько раз, продумать, должен уметь разобраться и в общей структуре, и в тонкой синтаксической механике.
Photo by Clay Banks
Издательская индустрия сегодня столкнулась с громадным вызовом, который бросили ей самиздат и интернет. Без издателей теперь можно обойтись вообще, если воспользоваться, например, Kindle Direct Publishing от Amazon. Но хотя они и не контролируют отныне доступ на рынок, у издателей спрятан один важный козырь в рукаве: опытные редакторы-эксперты. На сегодняшний день никто не может воспроизвести этот навык. Доверенные редакторы как никто умеют «убить» все ваши «любимые» обороты (По выражению Уильяма Фолкнера, «In writing, you must kill your darlings». — Примеч. ред). Они знают, какие сокращения улучшат книгу, а какие — ухудшат. Если издатель создает кураторское высказывание, отбирая свой портфель, то редактура — это такое «микрокураторство»: выбрать пассажи, которые стоит убрать, очистить и упорядочить оставшийся материал, чтобы эффект был максимальным. Редактуру можно, наверное, назвать двоюродной сестрой кураторства, которая часто заходит поболтать. Редактирование — само по себе целая индустрия. Помимо фрилансеров и профессиональных редакторских бюро, теперь существует совершенно новый вид компаний вроде GetAbstract или Blinkist, которые сокращают книги (и другие материалы), сводя их до самой сути. В Blinkist перерабатывают книги так, чтобы их чтение занимало пятнадцать минут. Взять, например, «Капитал в XXI веке» Томаса Пикетти: по данным Amazon, этот важнейший труд по экономике — рекордсмен по числу людей, которые не смогли дочитать его до конца. Несмотря на то что книга Пикетти изменила представления о неравенстве и богатстве, согласно этим данным, большинство читателей останавливаются на 26-й странице из 7002. Только 2,4 % добираются до конца. Команда специально обученных читателей, работающих в компании Blinkist, делает из 700-страничной книги короткую выжимку основных идей, которую можно прочесть за 15 минут. Не слишком честное чтение, но такая возможность совершенно неоценима для вечно куда-то спешащих читателей Blinkist.
Компания производит в год сотни конспектов книг, которые «упаковывает» и предлагает в виде подписки в интернете и мобильном приложении. В Blinkist утверждают, что с момента запуска пользователи скачали миллионы конспектов, и компания строит амбициозные планы на будущее. Издатели книжек-конспектов вроде CliffsNotes освоили эту модель еще раньше. Помимо книжной отрасли, развиваются и новые, «промышленные» формы редакторской деятельности. В пригороде филлипинской столицы Манилы в неприметных офисах сидят тысячи сотрудников, которые часами просматривают страшные изображения. Они видят всю самую жуть, что производит человечество, и это не просто чуток порнографии, а по-настоящему кошмарные фотоснимки жесточайшего насилия и убийств, причем непонятно — реальные или фейковые. Они проверяют контент на предмет расистских, провокационных и оскорбительных высказываний, работая сверхурочно за нерегулярную и мизерную, по западным меркам, зарплату — $ 300–500 в месяц. Эти люди — редакторы. Их наниматели, если верить журналу Wired, — крупнейшие социальные сети, в том числе Facebook, YouTube, Twitter и Instagram, а задача — следить за тем, чтобы загружаемый контент соответствовал правилам. Просматривая одну за другой фотографии, которые валятся к ним в режиме реального времени, говорящие по-английски офисные сотрудники с западными представлениями о прекрасном выявляют и удаляют изображения, которые сочтут неприемлемыми. Отметить как оскорбительное пользователи по всему миру могут что угодно — и случайную обнаженку, и публичные казни, и снафф-видео. Результаты передают филиппинским сверхурочникам — «модераторам контента», которые должны решить, что нарушает правила, а что нет. Бывают спорные ситуации. Но чаще наоборот — очевидно за гранью добра и зла. Отупляющая работа идет непрерывно. Нужно анализировать контекст и мотивы, которые характеризуют разные маргинальные случаи, чтобы понять, вписываются они в правила или нет. Facebook, например, вызвал скандал, когда стал удалять изображения кормящих матерей (в соответствии со знаменитым «запретом на соски»). Для социальных сетей эта система контроля принципиально важна, несмотря на колоссальные затраты, обусловленные объемом материала, — даже при низкой зарплате сотрудников. Сайты определяет не только то, что там публикуют, но и то, что вырезается. Родители должны быть уверены, что дети не увидят страшные или непристойные картинки в Facebook, в противном случае соцсеть утратит доверие, детей отлучат от сайта и пострадает пользовательская база. Отсечение лишнего, сокращение и очищение так же важны для YouTube, как и для книгоиздателей. Западные компании отдают на аутсорс разные малоприятные задачи — утилизацию мусора или массовое производство одежды, — и точно так же они поступают в отношении этой рутинной, поставленной на поток редактуры. Офисы, расположенные в тропических бизнес-парках, где занимаются подобной работой, мало похожи на уставленный книгами кабинет редактора, но их «продукт» удивительным образом схож. Лихие, стремительно растущие бизнесы типа Instagram обычно противопоставляются закосневшим «старым медиа», в частности издательствам, но и те, и другие по-прежнему должны заниматься и кураторской, и редакторской работой. В обоих случаях ценность возникает при отсечении лишнего. Людям нравится, когда над отбором, который представлен на их суд, кто-то поработал, когда миллионы предметов сначала утрясли до нескольких десятков, а потом эти десятки свели в одну-единственную выборку. Еще людям нравится, что на эту выборку были потрачены усилия и знания. Более того, это не просто приятный побочный эффект, а важнейшее конкурентное преимущество — для тех, кто делает отбор правильно. Отобрать и упорядочить значит также сократить и конкретизировать. Но нет смысла просто что-то отсекать, если не остается только лучшее. Это происходит благодаря кураторскому подходу.
Photo by Alex Knight
УПРОЩЕНИЕ
Долгий бум и развитие цивилизации можно описать с точки зрения увеличения структурной сложности. Структурная сложность — хороший показатель развития. Чтобы возникало что-то большое и новое, необходимой предпосылкой часто оказывается именно структурная сложность. Невозможно ездить на автомобилях, разогревать завтрак в микроволновке, отдыхать на Мальдивах, строить атомные подводные лодки или заниматься современным искусством без большой порции структурной сложности в качестве гарнира. Пока структурная сложность дает нам то, что нужно, она необходима и полезна. В последние десятилетия, однако, мы начали осознавать не только преимущества сложности, но и связанные с ней издержки. Стало понятно, как она приводит к перенасыщению. Согласно теории сложности, чрезмерная сложность не только накладна, но и потенциально катастрофична. Вспомним майя, которых изучал один из основоположников теории сложности антрополог Джозеф Тэйнтер. Классические майя Южных низменностей — одна из прославленных, но рухнувших цивилизаций прошлого. Оставшиеся от них монументы и города до сих пор возвышаются в джунглях полуострова Юкатан и Петенского бассейна на севере Гватемалы. К другим таким цивилизациям можно отнести Древнюю Месопотамию, минойцев, хеттов, царство Чжоу в Китае и, конечно, римлян. Начав с небольших поселений, майя со временем стали создавать более крупные формации, города-государства и региональные державы. Почти тысячу лет вплоть до 800 года н. э. численность майя увеличивалась, города разрастались, строились великолепные храмы и дворцы. Рос и уровень знаний — сельское хозяйство, искусства и ремесла усиливались и усложнялись. Это вело к росту численности населения, которому, в свою очередь, требовалось еще более сильное сельское хозяйство. Есть свидетельства, что Южные низменности были одним из самых густонаселенных регионов доиндустриального мира. Майя создали астрономию и естественные науки, разработали передовое логографическое письмо — на сегодняшний день единственное мезоамериканское письмо, которое удалось дешифровать (совсем, кстати, недавно — в 1970–1980-х годах). Пышные церемонии проводились в соответствии с изощренным календарем. Строились величественные пирамиды, каналы, возделывались насыпные поля и террасы, воздвигались фортификационные сооружения и водохранилища. Археологические находки свидетельствуют, что майя со временем становились все более иерархичным обществом, в котором основным двигателем был статус: правящие элиты и жрецы опирались на бюрократию и ремесленников. Внутри каждого класса было множество подгрупп. Возникла многоуровневая городская сеть, в которой вокруг административных центров на равных расстояниях друг от друга строились кластеры поселений второго уровня. И, тем не менее, за короткое время — Тейнтер говорит, с «шокирующей» быстротечностью — цивилизация майя распалась. За 75 лет численность населения сократилась с трех миллионов до 450 тысяч. В одном крупном городе Тикаль число жителей упало на 90 % или даже больше. Письменность и календарь были утрачены. Строительство новых храмов резко прекратилось. Что же произошло? У майя оказалось недостаточно ресурсов, и они не выдержали структурную сложность, которую сами же создали. Поддержание жизнеспособности сложно устроенных обществ требует вложений. Высокая плотность населения и интенсивное сельское хозяйство, все эти дорогостоящие церемонии, бюрократия, строительство высасывали скудные ресурсы, ничего не давая взамен. Если такой расход нечем поддержать, общество становится уязвимым перед лицом внешних ударов — нашествий, болезней или стихийных бедствий: «Сложно устроенные общества дороже содержать, чем более простые, первые требуют более высокого уровня поддержки на душу населения. По мере усложнения обществ между людьми возникает больше связей, для регулирования этих связей создаются дополнительные иерархические структуры контроля, обрабатывается больше информации, ее потоки централизуются, возникает дополнительная потребность в специалистах, которые напрямую не вовлечены в производство ресурсов, и так далее. Вся эта сложность зависит от ресурсного потока»5. Ключевой фактор, приведший к коллапсу — «вложения в социально-политическую сложность как в способ решения трудностей часто достигают точки, когда предельная отдача начинает уменьшаться»6. Это к вопросу об обработке информации в большинстве обществ: чем больше информации, тем меньше предельной отдачи от ее обработки и использования, потому что и то, и другое затратно и еще больше все усложняет, и так далее по нарастающей. Наступает миг, когда издержки от структурной сложности перевешивают выгоды, и именно это произошло у майя. Из-за тропических лесов, окружавших их, любое падение производительности было очень сложно смягчить; там шла жесточайшая конкурентная борьба за ресурсы. В результате возник порочный круг «производительность — конкуренция — сложность», в котором каждый элемент требовал расширения, чтобы поддерживать минимальное равновесие. Памятники и регулярная армия — признаки битв за престиж и доминирование, сдерживания воинственных соседей, привлечения союзников и контроля над обслуживающим персоналом. Строительство и усложнение культуры не приносили достатка людям, а наоборот требовали колоссальных расходов. Ни людей, ни ресурсов не хватало на поддержание социальной структуры, изначально как раз и сформировавшейся для контроля над этими ресурсами. Войны и стихийные бедствия, с которыми в принципе общество могло бы легко справиться, стали катастрофическими. Запоздалые вложения на неблагоприятный исход никак не повлияли.
Теория сложности — раздел науки и обществознания, который пытается понять влияние структурной сложности на ту или иную систему или ситуацию. Все мы взаимодействуем со сложными системами в нашем ежедневном общении с окружающим миром, и неважно, о чем конкретно может идти речь — о погоде или финансовых рынках. На Долгий бум и проблему перенасыщения можно посмотреть именно в этом свете. Тут сразу два вопроса. Разве это сейчас вообще актуально? И извините, но какое отношение майя имеют к кураторству? Связь одного с другим легко увидеть на примере финансового обвала и мирового экономического кризиса 2008 года. Если мы считали, что проблемы, связанные со структурной сложностью, преодолены, финансовый обвал стал тревожным звоночком, показавшим, что это не совсем так. В годы, предшествовавшие кризису, глобальная финансовая система расширялась и приносила огромные доходы тем, кто находился в эпицентре — на торговых площадках Лондона и Нью-Йорка. Важным элементом этой системы был активно развивавшийся рынок кредитных деривативов — финансовых инструментов, не связанных напрямую с основной экономической деятельностью. Даже в самых безобидных обстоятельствах мировая экономика чрезвычайно запутана и по уровню сложности намного превосходит моделирующую способность любого компьютера. Один только диапазон возможных исходных и причинных факторов на любом отдельно взятом этапе включает в себя сумму более- менее всех вероятностей на земле. Деривативы все это только усложнили. Появились они в виде целого вороха аббревиатур: облигации, обеспеченные долговыми обязательствами (ООДО или CDO), облигации с ипотечным покрытием (ОИП или MBS), кредитные дефолтные свопы (КДС или CDS), в Китае — «продукты для управления состоянием» (WMP). Долги возвращались в оборот, перепаковывались, «секьюритизировались» для выпуска деривативов, которые, в свою очередь, делали финансовую систему еще более непрозрачной и сложной. Несмотря на крах, это по-прежнему гигантская индустрия — общая стоимость деривативов, находящихся сейчас в обращении, составляет $ 650 триллионов, что в 9 раз больше общемирового ВВП7. Как когда-то у майя, структурная сложность и непрозрачность привели к тому, что в один прекрасный момент система не смогла выдержать очередной удар. Такие удары — например, падение спроса на недвижимость в южных штатах США, а именно это изначально спровоцировало кризис 2008 года, — и так-то не сахар, но в данном случае они стали катастрофой. Система оказалась чересчур сложной, и ни «финансовые инженеры», ни доктора экономических наук не смогли их предсказать или справиться с ними. Как и у майя, сложная надстройка шаталась на базисе, который не мог ее поддерживать. Сложность, приносившая непомерные доходы банкирам и менеджерам хедж-фондов, привела к краху. Из-за плохо регулируемой системы, непрозрачности финансовых инструментов и офшорного теневого банкинга финансовая инфекция перекинулась на реальную экономику — туда, где люди работают за зарплату и платят налоги. В итоге структурная сложность и чрезмерные долги сделали, например, с компанией Lehman Brothers то же, что когда-то с майя. Какими бы умными мы себя ни считали, мы еще не справляемся со сложностью. Скорее наоборот. А ведь альтернатива была. Из всех стран Большой семерки только Канаде не пришлось спасать свой финансовый сектор. Как сказал один оттавский чиновник в интервью газете Financial Times, канадские банкиры «скучные, но в хорошем смысле»8 (и не хихикайте, пожалуйста). Банкиры с торонтской Бэй-Стрит работали по давно отработанным моделям: они занимались строгим управлением рисками, а не структурными усложнениями. Сравните Уолл-Стрит и банки лондонского Сити с Toronto Dominion — крупнейшим по уровню рыночной капитализации канадским банком. Многие из его англо-американских «коллег» обанкротились, но TD буря обошла стороной. Британскому Королевскому банку Шотландии потребовалась беспрецедентная помощь правительства, Королевский банк Канады продолжал работать как ни в чем не бывало. Прямолинейный директор TD Эд Кларк, публично заявлявший, что банковские начальники зарабатывают слишком много, ввел правило продаж финансовых продуктов: сначала ответь на вопрос, а теще бы ты своей его продал? Правило тещи уходит корнями в совсем другую эпоху, но именно благодаря ему банк сохранил устойчивость. Всякие сомнительные хитрости или трудные для понимания трюки отметались. В отличие от американских банков, деятельность канадских жестко регулировалась. Действовали строгие требования к достаточности капитала (7 % капитала первого порядка в виде обыкновенных акций) и доле заемных средств (1 к 20, тогда как у Bear Stearns и Morgan Stanley этот показатель превышал 1 к 30). Это означало, что канадские банки не могли себе позволить тактику игры в казино, как в других финансовых центрах. Более того, хорошо регулировался и ипотечный рынок. Канадская ипотека не была столь же секьюритизированной, как в Америке: в 2007 году только 27 % канадских ипотечных кредитов были секьюритизированы, тогда как в США таковых было 67 %. В системе было меньше структурных усложнений. В целом получалось, что канадские банки были вынуждены работать в соответствии с более простыми и, следовательно, более надежными бизнес-моделями. Им приходилось тщательнее выбирать направления развития. Более того, сама среда регулирования была прозрачна и доступна пониманию тех, кто занимался финансовой деятельностью. Очевидно, что решение головоломки, связанной со структурной сложностью, — одна из важнейших задач, которая перед нами сегодня стоит, но здесь-то при чем кураторский подход? Во-первых, начистоту. Кураторский подход сам по себе не спасет мир от рисков структурной сложности. Честно говоря, чтобы преодолеть сложность, потребуется намного больше. Суть не в том, что кураторский подход, примени его майя, спас бы их. Вряд ли. Суть в том, что нам нужны самые разные способы регулирования структурной сложности, и кураторский подход — одно из орудий в арсенале простоты, один ингредиент противоядия от сложности. Чем выше уровень структурной сложности, с которой мы сталкиваемся, тем важнее становится упрощать. Кураторский подход позволяет облегчить нагруженную систему, сохранив ее главные образующие элементы. В этом и заключается уравновешивающий эффект — сохранить все самое важное и ценное в усложненной структуре, но отсечь то, что перегружает. Состояние банковской сферы перед крахом — прекрасный пример перегруженной, усложненной системы, при этом канадские банки продемонстрировали более эффективный кураторский подход. Многие ключевые элементы те же, а от вредных избавились. Канадское отношение к деньгам — это и есть кураторский подход в том смысле, что канадцы эффективнее отбирали объекты для инвестирования и лучше компоновали их друг с другом (с помощью все тех же требований к капиталу). Элемент некоторого опекунства соответствовал духу латинского слова curare. Способ взаимодействия с клиентами также был результатом применения кураторского подхода. Строгий процесс отбора продуктов и клиентов позволял регулировать, кому что продавать (правило тещи). Можно с уверенностью утверждать, что на Уолл-Стрит мало кто проверял свои предложения на соответствие правилу тещи. Кураторский банкинг? Нет, таких терминов мы не слышали, да я и не предлагаю. Но нам нужны организации и компании, которые бы двигались в сторону простоты, а не усложнения, например отбирали бы для инвестирования только целесообразные проекты и систематизировали их в соответствии со здравым смыслом. Айенгар, Шварц и другие ученые анализировали, как выбор влияет на наше отношение к банкингу. Мы уже обсуждали, что чем больше вариантов выбора, например вариантов инвестирования, тем меньше мы способны принимать мудрые решения — да хоть какие.
Такое мышление можно масштабировать по вертикали и по горизонтали. Структурная сложность вызывает трудности повсеместно, и бизнесмены новой волны уже придумывают, как с ней бороться. Глобальные логистические цепочки, работающие «с колес», рушатся, если в одном из звеньев происходит сбой. И вот уже новое поколение экспертов по производственным процессам переносит производство обратно в исходные страны, чтобы убрать из логистических цепочек усложняющий элемент. Отдельные товары — от лекарств до станков — год от года становится все сложнее производить. Мало того, если где-то что-то сбоит, то начинается сущий кошмар. Усложнение влечет за собой рост издержек. В ответ на все это возникло новое движение за бережные инновации — всюду от автомобилей до медицинской техники преимущества передовых технологий сохраняются, но притом возвращаются к первоосновам, отсекая все слишком сложное, и товары получаются более долговечными и надежными, более простыми в эксплуатации и более дешевыми. За долгие годы развития авиастроения пилотская кабина в самолетах настолько «обросла» сложными индикаторами и элементами управления, что масштаб этой сложности стал фактором риска даже для опытных пилотов. Ответом стала «стеклянная кабина», то есть кабина с электронными дисплеями — ее интерфейс был полностью переделан ради упрощения, в частности были отобраны и интуитивно понятным образом скомпонованы самые важные узлы. Поскольку визуализация разнообразных данных стала рутиной в сфере корпоративного управления, широкую популярность приобрели «управленческие панели». В компании Procter & Gamble, например, есть «кабина», похожая на «стеклянную кабину» самолета и призванная оптимизировать процесс принятия решений. Или взять юридические документы: с годами они стали длиннее и сложнее для понимания. Алан Сигель — первопроходец упрощения бизнеса — решил их переписать: он выбрал только самое важное и упростил структуру9. Сложные юридические соглашения теперь у него помещаются на одной странице. Есть мнение, что и WhatsApp так быстро завоевал популярность, потому что отсек все лишнее. Его создатели просто вернулись к простейшим основам коммуникации. Раз уж мы строим экономику на том, чего нет, значит, зарабатывать будем на упрощении. Отбор устраняет определенное число элементов; меньше становится участников и взаимосвязей. Благодаря организации получившаяся структура становится прозрачнее и проще в использовании. Экспертный отбор и упорядочение даже в гигантском секторе финансовых продуктов позволяют сохранять преимущества сложности при одновременном смягчении рисков. Поскольку усложнение всего и вся продолжается, право на жизнь имеет все, что может помочь с ним справиться, даже если речь идет о каких-то мелочах. Как говорил живший в XVIII веке английский художник Джошуа Рейнольдс, «простота лежит ровно посередине между недостаточно и чересчур». Кураторский подход позволяет держаться ровно посередине.
Photo by Alex Block
КАТЕГОРИЗАЦИЯ
Карл Линней (1707–1778) — один из крупнейших ученых в истории человечества, но он не открыл новых законов, не создал новых теорий. Он не проводил прорывные эксперименты и не разрабатывал новые технологии. Тем не менее, Линней изменил науку как никто другой. Как? Он давал названия и, что еще важнее, категоризовал. Сын шведского ботаника и по совместительству священника, юный Линней рано проявил интерес к многообразию видов в природе. В то время никаких пристойных методов каталогизации биологических видов не было. В биологии царил бардак. Во время учебы Линней понял, что без общего понимания и различения видов те, кто занимается изучением живой природы, не поймут друг друга никогда. Не будет оснований для науки. Решив все это изменить, он написал книгу Systema Naturae («Система природы», впервые опубликована в 1735 году и с тех пор много раз переиздавалась). В ней он изложил принцип «биномиальной номенклатуры», который до сих пор используется для наименования биологических видов. По линнеевской схеме, мир делился на три царства: животное, растительное и минеральное. Царства далее подразделялись на классы, отряды, роды и виды. Хотя систему эту с тех пор неоднократно исправляли, например чтобы охватить понимание эволюции и генетики, или вот включили целое новое царство грибов (а минералы выкинули), она задала рамку, благодаря которой понимание мира природы стало возможно в принципе. Так, например, люди в системе биномиальной номенклатуры относятся к категории Homo sapiens, это их уникальный биномиальный идентификатор. Homo обозначает род, sapiens — вид. Неандертальцев называют Homo neanderthalensis: они относятся к тому же роду, что и люди, но к другому виду. Линнеевская система не просто поименовала каждый вид, она оказалась устойчивой и упростила информационный обмен. Благодаря категоризации ученые стали по-настоящему друг друга понимать. До Линнея выучить названия видов, особенно растений, было очень трудно. В школе Линней старался выучить как можно больше, но благодаря созданной им системе весь этот процесс упростился. Подобная классификация не Линнеем была изобретена, да и потом она продолжала изменяться. Но именно он впервые осмыслил биоразнообразие — Линней в одиночку распределил по категориям 12 тысяч видов растений и животных10. Благодаря четкой, иерархизированной классификации биология стала удобоваримой, хаосу природы был противопоставлен порядок. В основе биологии лежит процесс категоризации, который, в свою очередь, предполагает отбор и упорядочение на основе наборов отличительных черт. Еще при жизни Линнея интеллектуалы Европы чествовали его как провозвестника настоящего переворота в науке. В наше время журнал Time поставил его на пятое место среди самых влиятельных ученых в истории. Для простого каталогизатора совсем не плохо.
Достижения Линнея показывают, насколько важен в самом деле процесс категоризации. Нам трудно без категорий. Выбирая, мы помещаем результат отбора куда-то. На ранних этапах развития кураторства куратор в основном занимался категоризацией. Тогда различные категории только создавались и осмысливались. Что, допустим, это за картина? Что за ископаемые останки? Пользуясь своими экспертными знаниями, кураторы рассортировывали те или иные предметы по разным категориям, которые даже еще не были четко определены, и тем самым способствовали формированию понимания окружающего мира. Категории нужны не только в биологии, но и в любой области знания и деятельности — от истории искусств до видеопроката и продажи медицинских страховок: всюду требуется предварительная категоризация. Представьте, каково пробираться через библиотеку без десятичной системы Дьюи или ее аналогов. Невозможно. Кураторы создают, упорядочивают и просеивают категории. Те грани и характерные черты, которые мы с вами даже не заметим, понятны куратору, знакомому с темой. По этим категориям мы можем понять, что экспертами считается важным и полезным. Категоризация развивает интеллект. Категории — это экспертные знания по ящикам. Линнеевская классификация — это его выкристаллизованные знания, готовые к употреблению. Это работает и на более локальном уровне. Что на кухне, что на компьютере мы рассортировываем все по категориям, чтобы не запоминать, где что лежит: мы помним только категории. Нам не надо искать по всей кухне ножи и вилки, ведь у нас есть категория — столовые приборы, и специальный ящик воплощает эту категорию. Так наша умственная организация обретает физическую форму. Чем больше надо запомнить, тем больше нужно конкретных вещественных форм. Для этого мы создаем категории. Даже свои дома мы устраиваем по внутренним категориям, без которых мы бы не справились (здесь утварь для выпечки, здесь одежда для праздников). Превращение своего дома во вместилище физических категорий психолог и нейробиолог Даниэль Левитин называет «когнитивным протезированием»11. Категории упрощают мир, разделяют его на осмысленные и полезные фрагменты: мы не видим отдельные травинки, а видим только общую категорию, которую называем травой. Американская сеть строительных магазинов Ace Hardware занимается категоризацией, которая существенно упрощает жизнь их покупателям. Как мы успели заметить, устройство и ассортимент магазина — важная, а часто принципиальная составляющая успеха. Чтобы довести до совершенства процесс отбора и упорядочения, генеральный директор сети Джон Венхёйзен изучает, как наш мозг создает категории. На складах сети имеется 83 тысячи единиц товаров, а в каждом отдельном магазине покупателям предлагается от 20 до 30 тысяч из них. Это гигантский объем — и для компании, и для покупателя. Обработать его трудно. Здесь в дело вступает специальный отдел категорийного менеджмента. Его задача — рационализировать ассортимент товаров таким образом, чтобы категории были логичны и естественны для восприятия большинством покупателей. Для этого необходимо создавать и самые обычные иерархические системы: сначала, допустим, «Сад и огород», в нем «Удобрения», а там уже разные бренды. Но одновременно идет и более глубокая работа по осмыслению способов взаимодействия людей с товарами. Если вам нужно, допустим, собрать шкаф, то хорошо бы дрели, гвозди, деревянные детали и мебельные ручки находились по соседству. А если вам все-таки нужны удобрения, то скорее всего понадобится и садовый инвентарь, и лучше, если он тоже будет где-то рядом. Тут надо не просто создать отдельную категорию для электротоваров, а подумать, для чего их обычно используют. Поэтому вы находите не одну дрель, а сразу подборку товаров для сборки шкафов. Когда в магазине продается столько вещей, их можно и нужно делить на множество категорий, чтобы можно было ориентироваться. Отдел категорийного менеджмента, таким образом, курирует и сами категории, и товары, которые в них входят, чтобы мы без лишних хлопот перемещались среди предлагаемых 30 тысяч товаров. Мы, как правило, о категориях вообще особо не задумываемся; например, в магазинах одежды ее чаще всего сортируют по типу, а не по размеру. Хотя все могло быть ровно наоборот. Я бы заходил в какой-нибудь отдел, а там бы уже вся одежда была моего размера. Я бы экономил время, и сравнивать вещи стало бы проще. Кураторы создают новые категории, которые помогают осмысливать мир: вещи, вызывающие улыбку, или люди, которых мы считаем друзьями, романы с несчастливым концом, инструменты для сборки шкафов, виды грибов. Благодаря новым категориям возникают новые способы видеть мир. Их понимание, формирование и использование требуют творческого подхода и воображения. Так что кураторы не просто делают отбор. Они помещают его куда-то и для чего-то. В Netflix не просто отбирают для вас фильмы — сперва их сортируют по категориям с длинными названиями. Мелвил Дьюи понимал, что для нормальной работы библиотеки должна быть стандартизированная система категорий книг. Линней тоже отбирал виды не как попало, а в рамках определенной структуры знаний, которая не просто сама стала результатом отбора, но и потом направила этот отбор. Сокращение, конкретизация, упрощение и категоризация — это все факторы кураторского подхода, его принципы и побочные результаты. Их значимость растет. Однако не следует останавливаться только на них. Можно подумать и о других аспектах кураторской работы: • Показывать и преподавать. Визуальная и перформативная составляющая всегда были основными для кураторской работы; с их помощью создаются выставки. Кураторский подход давно связан с визуальным. Эта связка продолжает работать и сегодня, не в последнюю очередь благодаря преобладанию визуальной культуры. «Дизайнерское мышление», более того, вышло за пределы чисто визуального и захватило все сферы нашей жизни. Например, дизайнеры опыта и впечатлений продумывают, как мы взаимодействуем с чем угодно — от тематических парков до офисных помещений. Уметь правильно подать, понимать связанные с этим нюансы важно не только для галеристов, но и для всех, кто проводит конференции и выставки, выступает с презентациями (про TED Talk даже не говорю) или выстраивает среду взаимодействия с клиентами, ориентированную на них.
ОБЪЯСНЯТЬ И РАССКАЗЫВАТЬ
Всем — и великим религиям, и национальным государствам, и отдельным людям — нужны определяющие истории. Отбор и упорядочение всегда создает подспудные или явные нарративы, контексты и разъяснения. Практически во всех моих разговорах с кураторами все это так или иначе звучало. Кураторы мастерски умеют не только распознавать образы, но и вытаскивать на свет божий разнообразные связи между ними, делать их понятными, подчеркивать важные их аспекты, — и позволяет им делать свою работу. Собирая выставку, куратор в широком смысле создает историю о том или ином периоде, культуре, художнике, а не просто представляет соответствующие произведения. Бизнес осознает силу историй. Неудивительно, например, что Budweiser, британский ритейлер John Lewis и многие другие компании отказались от традиционной рекламы в пользу мини-рассказов — обычно с участием клейдесдальских лошадей, медведей, зайцев или пингвинов. Чтобы противостоять медийному перенасыщению, рекламщики стали в чистом виде рассказчиками историй. Мы перегружены рекламой. Мы не запоминаем ее, нам нет до нее никакого дела, да и вообще она страшно надоедает, чего уж там. Budweiser, John Lewis и рекламные агентства, работающие с ними, рассказывая истории, прорываются к своей аудитории сквозь пелену апатии и медийного шума. Истории привлекают и удерживают внимание, которое в иных случаях теряется в общем потоке. Как говорит бывший директор компании Sony Motion Pictures Питер Губер — человек с чуть ли не лучшими связями в Америке, — «в деловом мире слишком долго игнорировали и преуменьшали значение нарративов, предпочитая бездушные пауэр-пойнтовские презентации с фактами, цифрами и данными. Но когда шум нашего времени превратился в какофонию, по-настоящему востребованной стала способность рассказывать содержательную историю, которую будут слушать по-настоящему».
СОХРАНЯТЬ И ЗАБОТИТЬСЯ
Музейные кураторы обязаны заботиться о своих экспонатах, будь то ископаемые останки мелового периода, хрупкие свитки папируса или кровать Трейси Эмин. Этот элемент часто упускают из вида, когда применяют кураторский подход в постоянно меняющейся интернет-среде, но так быть не должно. Как я покажу чуть позже, чтобы не уронить планку, кураторы должны помнить, что предмет своих профессиональных занятий нужно холить и лелеять, сохранять его и заботиться о нем. Когда я спросил об этом куратора из Музея Виктории и Альберта Ориол Каллен, она ответила очень просто: «В музеях мы ухаживаем за коллекциями. Надо составлять каталоги, заносить их в базы данных, физически ухаживать за экспонатами, принимать новые и делать выставки». Но в первую очередь все-таки забота. Неравнодушие, а не просто отбор — вот почему кураторский подход сегодня так важен, хотя в новом значении слова смысловой оттенок «опеки» часто пропадает. Можно было бы продолжать рассказывать про «возгонку», сопоставление, прояснение, истории, контекстуализацию, отсечение лишнего, соединение одного с другим, облагораживание и т. д. Составляющие кураторского подхода широко распространены и действенны. Они глубоко укоренены в нашей психике, так как мы любим порядок, любим слушать и рассказывать истории, любим заботу, ясность и удобство. Если Buzzfeed нас чему-то и научил, так это что мы питаем слабость к спискам. Чем быстрее мы поймем, как кураторские принципы согласуются с новыми навыками, стратегиями и возможностями, тем больше преуспеем в эпоху переизбытка, которая навсегда меняет образ нашей жизни и работы. Нет какого-то одного способа применения кураторских принципов или одного набора его составляющих, которые можно механически применить. Скорее речь может идти о некоем наборе подходов, из которого мы можем выбирать. Бизнес решает трудности. Так он зарабатывает деньги. Неправильно поняв природу затруднения, которое пытается решить, бизнес делает ошибки. В этот поворотный миг истории, когда перенасыщение растет, а миф о творчестве бледнеет, мы видим большой сдвиг в принципах постановки задач. Если раньше бизнес производил, чтобы компенсировать дефицит, или развивал услуги, которые увеличивали производство, то принципы, о которых идет речь в настоящей главе — отбор, упорядочение и все эти вспомогательные факторы кураторского подхода, — применяются тогда, когда трудности вызваны переизбытком. Когда меняется природа задач, то и решения должны измениться. Основы ведения бизнеса и управления организациями, которые годились в ХХ веке, сегодня становятся бесполезны. Что делать? Адаптироваться.
Кураторский подход позволяет решать и сегодняшние, и завтрашние задачи. С его помощью на вооружение в массовом порядке принимаются экспертные знания и навыки, необходимые, чтобы ориентироваться на перенасыщенных, структурно сложных рынках XXI века и осмыслять их. Единого подхода не существует. Нельзя взять какой-нибудь бизнес или сектор экономики и сказать: примените кураторский подход здесь, здесь и здесь. Мы должны четко понять для себя основные принципы и продумывать их всякий раз в каждом отдельном случае. Как может помочь отбор? Что будет, если что-нибудь перекомпоновать? В следующей главе мы обсудим, как кураторы и те, кто применяет кураторский подход, уже реагируют на все эти перемены, улучшают качество жизни людей, меняют принципы ведения бизнеса и представления о нем. Они уже поняли для себя, что принципы кураторской работы, в частности, позволяют: Экономить время. Помните исследование оксфордских ученых о том, как люди тратят время? Отбор и организация могут освободить время, чтобы мы могли сосредоточиться на том, что интересно. Высвободить когнитивные ресурсы. Переизбыток вариантов выбора и необходимость во все вникать истощает умственные силы. Чем больше решений нам нужно принять, тем меньше мы способны их принимать в принципе. Кураторский подход позволяет эти процессы «отдавать на аутсорс» и сосредоточиваться на том, что действительно важно. Перестать нервничать. Дел все больше, хаос все гуще, стресс растет. Кураторский подход поможет сделать поход в супермаркет приятнее, а банковскую систему — стабильнее. Максимально использовать свои ресурсы. Вспомните о кризисах в системах водоснабжения в Калифорнии и других местах. О них никогда не говорят в терминах кураторского подхода. Но чтобы с этим разобраться, надо лучше продумывать решения по использованию воды и существующих систем водоснабжения. Этот кризис похож на пул задач, с которым обычно имеет дело кураторство. И там, и там кураторство позволит мудро распределять и использовать ресурсы. Уменьшить структурную сложность. На макро- и микроуровнях структурная сложность — это преграда. Меньше структурных элементов — намного проще жить. Выискивать качество. Отделять зерна от плевел еще никогда не было так важно, как сегодня, потому что никогда раньше не было столько плевел. Преодолевать информационное перенасыщение. Отбор — это не просто фильтрация, а фильтрация проактивная, умная, экспертная, и без нее главную трудность информационной эры не одолеть. Создавать контраст. Гомогенность — побочный продукт переизбытка; кураторский подход может снова сделать мир интересным. Придать новый смысл творчеству. Чем больше мы ценим навыки и личность того, кто хорошо делает работу куратора, тем быстрее мы избавимся от устаревших романтических представлений о том, что такое творчество. Фокусировать внимание. Медиа и товары вездесущи, человеческое внимание не безгранично. Власть уже перешла в руки тех, кто может привлечь внимание (см. оценки капитализации компаний). Этим занимаются кураторы. Они говорят: смотрите сюда, а не туда. Создавать контекст. Выставки позволяют понять картину за счет того, что она помещается в контекст биографии художника, эпохи, в которой была создана, или даже трансисторической темы, которую затрагивает. Плей-лист помогает лучше понять песню. Кураторы, с умом систематизируя вещи, помогают нам их осмыслить в эпоху, когда это становится все сложнее. Победить перепроизводство. Применение кураторского подхода не только позволяет по максимуму задействовать имеющиеся ресурсы, но и обеспечивает новую парадигму создания богатства вне рамок простого увеличения объемов производства — будь то мобильные телефоны или долги. Кураторский подход — одна из составляющих ответа на вопрос: как нам жить и работать сегодня? Но вернемся на берег Темзы к нашей беседе о кураторстве и бизнесе, который ведет компания моего друга. Я заказал еще пива и устроился поудобнее. Бизнес есть бизнес: мейлы сыплются в ящик один за другим, контент нужно «пасти», но раз такой разговор, все это подождет пару часов. Отбор самой важной медицинской информации и ее эффективное оформление стали основой бизнеса моего друга. Этот бизнес приносит уже сотни миллионов долларов. Никто в компании никогда не задумывался об этой деятельности как о кураторской; думали, что это услуга и что нужно просто стремиться быть лучшими в своей сфере. В будущем моему другу и его коллегам, возможно, имеет смысл приглядеться не только к валовым результатам, но и к тому, насколько удается этот вал уменьшать, ведь снижение вала, а не только его увеличение, и есть первый признак, что услуга работает. «То есть если даже мы занимаемся кураторством, значит каждый человек в принципе — куратор?» — спросил мой друг. «Ты удивишься», — ответил я.
Баскар, Майкл. Принцип кураторства. Роль выбора в эпоху переизбытка / М. Баскар. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2017. — 360 с. — (Garage Pro).
