В московской галерее на Ленивке весной 2013 года пройдет выставка «Портрет с историей», посвященная портретам c необычной моделью: знаменитый современник художника, (иногда и он сам), его неслучайная знакомая, или носитель странной судьбы. А ещё он о портретах, проживших после своего создания необычную жизнь. И о том, как неживое изображение иногда входит в мир живых, полностью изменяя ход событий.
Илья Репин. Портрет Николая Евреинова.
Из книги Николая Евреинова «Оригинал о портретистах» (1922)
«Интересная мысль озарила меня на одном из музыкальных вечеров в доме моей матери. Играл молодой виолончелист Николай Нарбут. Я сидел отчасти против него отчасти против стены, где в два ряда, сверху донизу висели, и посейчас висят, закантованные портреты моей персоны кисти И.Е. Репина, Н.И. Кульбина, М.В. Добужинского, Давида Бурлюка, князя А.К. Шеваршидзе, С.А. Сорина и других. Итак, я сидел перед стеной с моими портретами, слушая Баха в исполнении Н.В. Нарбута. Хорошо играет Нарбут. Благодаря его cavate (О, чары cavatы!) нервы мои напряглись до истомы блаженного созерцания.
И вот я вдруг увидел (да, да! – отчетливо увидел), что это, строго разбираясь, не мои портреты, не портреты с меня, что я здесь только материал, канва, трамплин, дорожка! что лицо мое только рамка, а в рамку-то втиснут кто-то иной, совсем иной, чем я, хоть знакомый, более или менее знакомый… Это были все … автопортреты, если только портрет в искусстве понимать не как фотографию, чертеж или декалькоманию, а душевный снимок.
Репин… Что можно прибавить к той уйме, что о нем написана? Таких два слова я скажу о гениальном Репине. Натура стихийная. Серьезен и любит серьезно. Шуткам смеется скорее из любезности; полная противоположность галльской натуре с ее приязнью к шуткам и ко всему легковесному, легкомысленному.
Труженик в искусстве. (Помню как Илья Ефимович сравнительно долго писал мой костюм. «Самое трудное-платье», — заметил деловито Илья Ефимович как бы в оправданье, что лицо за этот сеанс мало «подвинулось», а когда я сделал удивленные глаза на такое неожиданное заявление знаменитого ликописца, он добродушно прибавил «А еще труднее…лицо») Любит вдохновенное. Любит крупное. И черты лица Репина крупные. Картинен (Длинная шевелюра, широкополая шляпа, белый отложной воротник). Кряжистый и немножко тяжеловесный. Очень мужчина. Вот уж кто не сентиментален! Когда его дочь ребенком расквасила свой носик, Илья Ефимович, работавший в то время над картиной «Убийство Иоанном Грозным своего сына» вместо того, чтоб посочувствовать и принять меры милосердия, остановил плачущего ребенка и не дав ему вытереться, тут же записал тон свежей крови, столь искомый для его картины).
Репин ненавидит кривлянье, в чем бы оно не выражалось. (Помню наши частые споры о кубизме и футуризме). После этой характеристики вы сразу же найдете «Репина» там, где вы прежде всего мнили увидеть Евреинова. Перед вами вполне серьезный человек. Именно не серьезничающий, а серьезный. Его трудно, этого Евреинова, представить улыбающимся. Чем насмешишь такого? Да ничем. Невозможно представить себе, чтобы такой Евреинов был автором множества буффонад, был во главе «Кривого зеркала»… Какой тяжелый этот Евреинов! Странно представить его себе на репетициях показывающим артистам жесты, на ходы и перебеги пантомимы… Есть что-то в плечах, что даже намекает на его неуклюжесть. По крайней мере, кажется, что если он встанет, он, скорей всего, пойдет «вразвалку». Во всяком случае, плясать такой малоподвижный режиссер неспособен! И гордый же! И важный же! Смотрит свысока! Превыше всех! (Репин писал меня посадив на помост, писал, глядя снизу вверх). И ничего миниатюрного в нем, женственного, легкомысленного! Крупный человек. И немолод и немоложав! (Репину исполнилось 70 лет, когда он писал меня.) Во всем остальном, что обще у меня с Репиным, портрет прекрасен. Стихийность натуры, размашистость, артистичность – все это удалось в самой лестной для меня степени».
Константин Сомов. Портрет Бориса Снежковского.
Борис Снежковский появился в мастерской Сомова в 1929 году. Художник готовился тогда к иллюстрациям истории Дафниса и Хлои. «…Нашел одного русского, очень хорошо позирующего и хорошо, но слишком атлетично для Дафниса сложенного, и подговорил его на 10 сеансов. … Три раза уже рисовал его и вижу, как трудно будет мне справиться… А мой натурщик, русский, 19 лет, оказался очень умным, образованным и славным»…
В дневниках и письмах Сомова молодой натурщик так и остался «Дафнисом»: «заходил Дафнис», «были с Дафнисом в опере», «сделал серию набросков с Дафниса». После долгой болезни и смерти Мефодия Лукьянова, самого близкого ему человека, Сомов переживает мучительное одиночество. Он уезжает из наполненной воспоминаниями квартиры, и старается непрерывно занимать себя работой. Борис Снежковский продолжает позировать Сомову и становится его частым компаньоном в посещении выставок, театров, молодого кинематографа. Сомов сближается и с родителями юноши, о его матери, Адели Снежковской, он упоминает в дневниках, не без присущей ему иронии.
Атлетическое сложение Дафниса – результат профессиональных занятий боксом. Сомов пишет не вполне законченный «Портрет с боксерскими перчатками» в том же году, что и этот (с начала 30-х гг. Снежковский становится главной моделью Сомова).
Как в реальности художник увлекает модель в пыль театральных галерок и музейную тишину, также полная жизни молодая плоть переносится в эфемерную, дрожащую материю живописи Сомова. В сумерках подсматривающих предметов и при дневном свете на сине-белых простынях, атлет Дафнис превращается в фарфоровую статуэтку. Розовощекое лицо на мускулистом торсе, он уже помещен художником в мир исчезающих предметов.
